Кыхма - страница 30
По правую руку – Скок. Худосочный товарищ тучного богатыря. Этот все время норовит потрафить хозяину, но нагл и задирист с другими. Любит подначивать, умеет дразнить и подзуживать, а стоит где-то вспыхнуть ссоре, вскидывается и разражается заливистым лаем крошечной собачонки: «Да как ты это терпишь?! Да за кого они тебя держат?! Да я бы за такое…» А сам на всякий случай жмется поближе к Бацехе.
Сейчас Скок жмурится, причмокивает сморщенными, сухими губами. Покрасневшие глаза не видят ничего, кроме коньячной бутылки.
– Баце, Баце, смотри, какой коньяк для нас ары сделали.
И рассказывает к слову, как были у них на зоне один ара и один айзер. А разницы вообще никакой. У обоих носы торчат. Он им носы правил. Сначала одному сломал, потом – другому. Скок смеется, сотрясаясь всем щуплым тельцем, и показывает невидимым врагам мелкий, костистый кулак. На маленьком мышином лице – выражение победного торжества. Он страшно гордится своими ходками. Трижды попадался на глупых кражах. Зато теперь ему есть что вспомнить, всякий день он развлекает Бацеху своими историями. Все его истории про то, как он, Скок, кого-то избил, изломал, изувечил. Всю зону в кулаке держал, пикнуть при нем боялись.
По левую руку от Бацехи – Копыто. Этот – молчун. Вот и сейчас как воды в рот набрал, но по роже видно – не верит ни одному слову. Эта рожа, бугристая, вся в красных пятнах, словно вылеплена из сырого фарша. Для бесконечных рассказов Скока у него только брезгливая усмешка. Он кажется медлительным и неповоротливым. Рядом со стрекочущим, ерзающим, дерганым дружком он – полуфабрикат, недожаренная котлета. Только с ним надо полегче, поосторожнее. Кривая ухмылка, пустой, отсутствующий взгляд, немногословные ответы, хруст туго сплетаемых пальцев могут в любой момент смениться приступом дикой, звериной ярости. В эти моменты не остановится ни перед чем, не пощадит никого. Такой не сядет за мелкую кражу, тут подойдет разве что разбой и убийство с особой жестокостью. Он будет стоять, молчать, наклонять голову, смотреть куда-то в темный угол, но потом взорвется, как переполненный паром котел.
Скок это хорошо усвоил. Конечно, когда подвернулся случай, он не мог устоять и попытался стравить Копыто с Бацехой. Только Бацеха и смог спасти незадачливого провокатора, вырвав его, полумертвого, из цепких рук. Налившиеся кровью глаза могли стать последним, что придушенный Скок увидел в своей жизни. Хотя потом он и рассказывал на станции, что, если бы не Бацеха, – ох, и досталось бы Копыту, мать родная не узнала бы.
При этом говорливый, затейливый Скок имел и явное влияние на своего друга. Он как-то мог увлекать его неизменно дурацкими замыслами. Не так давно они вместе украли и привезли в поселок тяжелый двигатель от моторной лодки. Как они вдвоем дотащились с ним на мотоцикле до самого поселка, не мог понять никто, но Скок уверял, что в таких двигателях есть ценный металл. Ничего ценного там не нашлось, и разобранный, бесполезный механизм навсегда остался в прихожей бывшего общежития.
Теперь, уловив на рыхлом лице Копыта первые признаки недовольства, – болтовня о лагерных подвигах задерживала дегустацию напитка – Скок прервал свои россказни и без обиняков предложил отметить успех ночного дела.
Это были те волшебные слова, которых, кажется, только и ждал топтавшийся у стены Парус. Как он засуетился! Уже ни одна часть его тела не могла пребывать без движения. Он задергался, он запрыгал от волнения, весь заходил ходуном, как деревянная марионетка, которую дергают за все нити одновременно. Отметить успех. Отметим успех. Чтобы нам отметить успех, нужна посуда. Кружки – на полке. Уже и руку протянул… Но не взял. Сначала надо чистоту навести. Рванулся к столу. Смахнул рукой. Потом к печке, там на приступке засохшая комком тряпка. Снова к столу. И давай тереть свободное место. Не прикасаясь к вещам. К вещам – ни-ни. Затем тряпку на пол и ногой под кровать. Снова к полкам. С кружками к столу. Вот они – четыре эмалированные кружки. Поставил в ряд – зеленая, белая, синяя и опять зеленая. Потом поменял местами, чтобы зеленая рядом с зеленой. Так правильно.