Внезапно тропка под ногами переменилась, превратилась в глянцевую дорожку, отливавшую точно оранжевое стекло. Но Сане рассматривать было некогда, так как преследователи были настырны. Стражи тяжело пыхтели, отставали, но не сдавались и грозно кричали:
– Стой, умная!
– Сдавайся, умная!
Саня не сомневалась: от них, неуклюжих, убежит в два счёта. Но вдруг горизонтальная дорожка наклонилась и сделалась горкой. Саня упала, перекатилась на живот, попыталась уцепиться пальцами хоть за что-нибудь. Но ни малейшей зацепки. Тогда, распластавшись и уперевшись в оранжевое стекло носами башмачков, она постаралась прилипнуть ладонями к горке, точно муха, однако не вышло (и это понятно, ведь она была девочкой, а не мухой). Саня неумолимо сползала вниз.
– Но дорожка вела к Магистру! – вспомнила она и крикнула наобум:
– Ау! Магистр! Хо-хо!
– Зачем так громко? – сурово спросил старичок откуда-то снизу, из-под дорожки. – Я не глухой. Но извиняй, я занят необычайно важным делом – дремлю после сытного обеда.
– Но я падаю!
– И падай себе на здоровье. Я под тобой соломки постелил – не ушибёшься. Ты из Деревни Глупцов?
– Нет! Я из далёкого города!
Голос сразу подобрел:
– Другое дело, таким гостям рад! Тогда чего цепляешься? Вались вниз, и добро пожаловать в берлогу.
– Так и быть, валюсь, – мрачно пробурчала Саня.
Однако валиться не получалось: она по-прежнему медленно съезжала по скользкой горке.
Тогда Саня спокойно улеглась на бок, подпёрла рукой щёку – в общем, устроилась поудобней. Ведь неизвестно, сколько ещё лет ей предстояло ехать к Магистру при таком-то неторопливом скольжении. Может, два года, а могло статься, все двадцать. Саня представила себе, как двадцать лет будет ехать и ехать, потихоньку старея. И когда наконец ввалится в берлогу (уже старенькая и седенькая), тогда с чистой совестью скажет: «Здравствуйте, давным-давно я выехала к вам Саней, но доехала уже Александрой!»
Или даже так, красиво: «Бонжур, я престарелая бабуся из Франции, теперь зовусь Александра!»
Тут поняла, что тогда совершит дурной поступок – соврёт, ведь она не из Франции. Но мигом отыскала выход. Если сейчас же поклянётся себе, что потом обязательно съездит во Францию, то соврёт она ненадолго, только до поездки в эту европейскую страну. И когда оттуда возвратится, тогда ложь обернётся правдой и она сразу перестанет быть врушей-грушей!
Но поклясться она так и не успела, потому что стеклянная горка внезапно оборвалась, и Саня наконец-таки повалилась хоть куда-то…
Глава вторая,
в которой двери прячутся за дверьми, а Люминивый Попугай слишком много на себя берёт
Падая, Саня глянула вниз и увидела под собой крышу домика, но не успела испугаться, как пролетела её насквозь. Она упала на пол, выстланный толстым ковром, бархатистым и пружинящим. Саня села и огляделась.
Комнатушка, в которую она приземлилась, выглядела нелепо. Вся мебель была сплетена из толстой лозы: даже умывальник в углу, картины и, поразительно, светильники на стенах. В кресле-качалке, тоже из лозы, тихо сидел старичок без бороды в белых брюках, белой рубашке и белых-белых теннисных туфлях. Он выглядел эдаким одуванчиком: чистенький, седенький и благодушный.
Старичок покачивался в кресле, заложив ногу за ногу, и добродушно посматривал на Саню одним правым глазом, зрачок которого был серым и тусклым. Левый же глаз был прикрыт чем-то, что Саня окрестила «несуразным моноклем». Это была большая круглая оправа со стеклом, заклеенным обрывком газеты с надписью «брысь!», выведенной красным карандашом. Несуразный монокль ни на чём не держался (не было ни душки за ухо, ни верёвочки), он просто висел, прикрывая левую глазницу старичка.
