Однако обсуждение пришлось отодвинуть, поскольку Павел Тимофеевич из Москвы, или просто Павел, уже нарисовался, точнее сказать, он уже приехал и к моменту возвращения Александра болтал с девочками, восседая на его, Александра, любимом крутящемся рабочем стуле. Павел слегка привстал, пожал Александру руку, но места не уступил и травить байки не прекратил:
– И вот этот танк сворачивает с проселка и всеми своими сорока семью тоннами обрушивается на стоящий в кустиках «Запорожец». Последний только слабо хрупнул под гусеницами, экипаж этого толком-то и не заметил. А хозяин «Запорожца», насобирав грибов на жареху, вышел из леса и обнаружил вместо горячо любимого средства передвижения блин. Ну, представляете, такой ровно раскатанный блин, цветом, впрочем, в некоторых местах напоминающий «Запорожец»… Ну, что дальше? Он катит телегу на военных, а они вызывают меня и начинают лапшу вешать на мои уши, что именно в тот вечер у них на радаре засветился какой-то ненормальный летающий объект, который зачем-то болтался то вверх, то вниз, прыгая как кузнечик. И именно этот скакун, неудачно присев, расплющил злополучную машинку, – рассказчик удовлетворенно откинулся на спинку кресла, наслаждаясь произведенным эффектом.
Александр пробрался к столу у низенького окошка – помещение располагалось под скошенной крышей – и аккуратно приземлился на колченогую табуретку. Алина заботливо поставила чашечку кофе на небольшое чистое пространство среди вороха загромождающих стол бумаг. Командированный в тьмутаракань научный специалист благодарно улыбнулся в ответ и автоматически глянул в окно. Он скорее почувствовал, чем увидел, как там снаружи буйствовало лето. Над двором-колодцем по нагромождению институтских крыш и замысловатому переплетению труб радостными бликами скакали солнечные зайчики, и легкий отблеск одного из них проник в комнату на подоконник. Александру подумалось, что это многократно отраженный отблеск солнца в золоте Исаакиевского собора, едва угадываемого отсюда за пыльными крышами, на той стороне Невы. Собор невозможно увидеть, даже присев на корточки – окошко находится где-то на уровне колена – однако Александр точно знал, что собор там существует.
Комнатка небольшая, потолок в ней наполовину скошен, света явно маловато, и даже в солнечный день приходится сидеть с включенными лампами. В комнатке четыре стола. На трех книги и бумаги лежат аккуратными стопочками по краям – это рабочие места Александра, аспирантки Вероники и стажера Алины. Стол, где все вперемешку, где бумаги, и книги подпираются тарелками и чашками, а сверху водружен стакан с ручками, карандашами, резинками, ножницами, скрепками, кнопками и разной другой полезной дребеденью, – общий, и там некому навести порядок, а может, и незачем. У двери убаюкивающе журчит маленький холодильник. Раньше в нем хранили бобины с фотопленкой, а теперь Агекян периодически забивает морозилку мясом, которое не вмещается в его домашний агрегат.
Когда-то Семен Аршавирович тоже обитал в этой комнатушке, но со временем он вытребовал у начальства рабочую площадь, более соответствующую научному уровню его достижений, которые в отчетах он всегда обозначал как «выше среднего», и переместился в соседнюю комнату. В этих стенах остались Александр и Вероника, чуть позже добавилась Алина. Именно им, Веронике с Алиной, и рассказывает истории Павел, как мальчишка распушив хвост павлином. Красавица Вероника, округлив свои огромные миндалевидные глаза, слушает его с исключительным вниманием. А умница Алина? Алина – большая поклонница Раневской и прекрасно знает, что «под самым красивым хвостом павлина скрывается самая обычная куриная ж…», поэтому, согласно законам гостеприимства, она греет в кружке кипятильником воду для чая.
