Лабиринты чувств - страница 18

Муж органично влился во все стороны ее существования и значительно полезен в ее существенной стороне – работе, что и альтернативы ему не было. Все же, что касалось личного, то для Мужа Мила была с этой стороны закрыта наглухо. Он воспринимал с самого начала и продолжал это делать и сейчас, что работа, дом, он, дети, день, ночь – это все жизнь Милы, не подозревая, что после запятых следуют пробелы, что день, размытый делами, растягивается и во времени, обнаруживая зияющие пустоты пространства.

А в этих зияющих пустотах у Милы был и Вадим, и «друзья», и целая другая жизнь. Которые, в свою очередь, ею тщательно отсекалась от всего, что не было с ней, с ними непосредственно связано.

И эти «другие», и Вадим тоже никак не влияли ни на ее голову, ни на то, что все называют «сердцем». С ними она просто расслаблялась, отвлекалась, умиротворяла зуд и вожделение. И, сидя с ними в ресторане, или бродя по улицам, магазинам, она с ними не общалась, она не к ним обращалась, она не с ними разговаривала. Она просто отдыхала. Отдыхала, отвлекалась от дел, забот, отдыхала с тем, что может слушать и отвечать, воспринимать и отзываться, а главное, потакать ей.

Петя же был необычен. Для нее и не мужчина, и не бесполый. Не вызывающий никаких желаний, а лишь смущение. А лишь неопределенно манящий неясностью.

Эта неясность была расплывчата и туманна, как расплывчато и туманно для стоящего на краю высотного дома или пропасти все, что происходит внизу. Расплывчато и туманно, но интересно и чарующе завлекательно.

От всего этого, от Пети, начинала кружиться голова. А таких ощущений у Милы никогда не было, такое у нее никак не идентифицировалось с мужчинами. Поэтому и Петя у нее не идентифицировался как мужчина. Он вообще не подлежал идентификации.

Это все было новое, неожиданное, свежее, пугающее своей неизведанностью. Но пугающее совсем не страшно, а пугающее захватыванием духа, летящего на качелях вниз, манящим омутом небытия, и имя этому было Петя.

Она выглядит ничуть не хуже его ровесниц, а в некотором смысле и лучше. Но в тоже время она зрелая женщина, уже знающая все секреты общения с мужчинами.

Здесь Мила усмехалась, если б знал Петя про все ее «знания»! А потому, рассуждала Мила, ему легче разговаривать со мной, чем со своей сверстницей. На мне он оттачивает свою речь, на мне он проверяет реакцию на свои намеки, двусмысленности, удостоверяясь, прилично ли будет их употреблять в разговорах с другими девушками.

И потом я совсем чужой, посторонний человек ему, никак не обязанный ему и никак от него не зависящий. И он болтает со мной, как мы болтаем с парикмахером и с маникюршей.

Единственно, что я – женщина, а он мужчина. Хотя, вернее, ребенок мужского рода. Он просто на мне пробует свои первые шаги общения уже как мужчина. Он не может быть изощрен, он не может сознательно разыгрывать такую сложную и страшную партию.

Просто с первого взгляда он ощутил легкость обращения со мной. Легкость в том, что можно не смущаясь, не стесняясь своего смущения, глядеть и разглядывать, говорить и прислушиваться к сказанному.

От таких выводов было слегка горько, что он не влюбился в нее. В тоже время было и легко. Если б он в нее влюбился, то тогда повис бы грузом на ее шее, она уже от этого была бы зависима от него. Это уже была бы пусть не вещественная, не осязаемая, но связь. А связи влекут за собой обязанности.