Лабиринты чувств - страница 19

Но пока ни он ей, ни она ему не были ни чем обязаны. Она и сама, уже формулируя его приходы, связывая это со словом «влюбился», с или без частицы «не», для себя еще не примеряла это слово, хотя, наверное, именно к ней бы и следовало его употребить прежде всего.

Петя для нее был катализатором ее чувственности. Не более, хотя и не менее. Своим присутствием, своими словами, своим существованием он стимулировал ее чувственность. И Милу это положение устраивало, ей нравился новый уровень ощущений в постели.

Ей нравилось, что при виде Пети, даже только при мысли о нем у нее немели колени, твердела грудь, приливала краска к лицу. И это тоже было удовольствием. Мила наслаждалась и этим тоже.

А продолжения она не хотела и не думала о продолжении, о создании и развитии отношений с Петей. Миле вполне хватало два-три раза в неделю видеть его. Этого было достаточно, чтобы поддерживать тот новый уровень чувственных удовольствий, загоревшихся новыми красками, появившихся с появлением Пети. Пока.

Итак, эти встречи, эти ощущения, – все это продолжалось уже около года. И уже вошли в рутинный, привычный кругооборот жизни Милы. И эта уже привычка начала сглаживать остроту ощущений, что, казалось, никогда не прекратятся, и их разнообразие, чудилось, будет бесконечно.

А сегодняшние мысли появились или сформулировались, наверное, из-за нарушения ритма этих встреч. Как-то незаметно Петя стал появляться в кафе не два-три раза в неделю, а лишь раз. А затем и вовсе исчез почти на месяц.

Вот тогда-то все внутренние ощущения и сформулировались в оформленную мысль, что причина им – Петя. И Мила ощутила тревогу. Тревогу опасения потерять приобретенное «сладкое». У нее стали погасать краски чувственности, стала меркнуть яркость ощущений, откуда-то начала вылазить неудовлетворенность.

Неудовлетворенность чем? А кто его знает? Неудовлетворенность и все. Мила затревожилась. Поняв, что все это связано с Петей, захотела, чтобы он опять стал появляться в ее кафе. И, когда после месяца отсутствия, он появился в кафе, присел за ее столик, то вместо привычного «Salut» в ответ на его «Salut», Мила непроизвольно выдала: «Où-étais tu? Je t’attendais». (Где ты был? Я тебя ждала.)

– Pourquoi attendais seulement? Maintenant tu ne m‘attends plus? (Почему только ждала? Теперь ты меня не ждешь?)

– Mais maintenant tu es assis pres de moi. (Но теперь ты сидишь рядом со мной.)

– Et c‘est assez? Qa te suffit? Tout cela? (И это все? Этого достаточно?)

– Non, mais c’est agreable. (Нет, но это приятно.)

А Петя совсем не намеренно исчез из ее поля зрения так надолго. Действительно, он совсем не преследовал какой-либо конкретной цели, появляясь у Милы, как не было никакой конкретной цели, когда он с ней познакомился.

Просто ждал свою мать. Просто увидел свободный столик, не совсем свободный, а свободный вместе с женщиной. И что-то ему подсказало, что она презрительно не отвернется от него, не скажет ему уничтожающе – утри сопли, мальчик, а миролюбиво посмотрит на него.

И ее привычно-безразличный взгляд, привычно-безразличное отношение он уже воспринял как победу, победу, возможно, в первую очередь над самим собой. Поэтому у него и хватило смелости и присесть за ее столик, и нагло молчать, и глядеть ей вызывающе в глаза.

И, совсем осмелев, когда подошла мать, начать говорить с ней по-французски, совсем не надеясь, что ему будут отвечать, просто неожиданная смелость негаданно заставила вести себя так, как он и не мечтал, и из него полезли, как тесто из кастрюли, и слова, и жесты, и поступки.