Отец ошибается. Даже историю можно переписать. Изучив на курсе европейской истории Французскую революцию, Грант задался вопросом: будут ли когда-нибудь вспоминать род Гримли как раздутый пережиток аристократии? Ведь их успех, влияние, состояние созданы путем выжимания средств из труда рабочих. В моменты наимрачнейшего настроения Гранту нравилось представлять захват кристаллического Плавучего города. Как туда хлынет стремительная толпа оборванных и грязных героев из рабочего класса, вооруженных топорами, лопатами, ржавыми кирками, как они взберутся по лестнице прямо к угловому кабинету отца. Грант всегда останавливал апокалиптические видения у самой двери, ставил кровопролитие и битое стекло на паузу. Пусть Грант и презирал отца, но они все же близкие родственники.
Если он неспособен убить отца даже метафорически, тогда все, что ему остается, – это сбежать. Грант расстилает на полиэстеровом покрывале карту, чтобы наметить свой путь в колледж. Вот, должно быть, Вандал. Грант обводит заправку, и вот здесь – он ведет дальше, до синей «почки», – лежит озеро Доминион. Просто пятно, от которого по глухим землям ползет едва заметная линия.
Грант идет в ванную, чтобы побриться, но застывает, увидев себя в зеркале. Щеки покрыты жесткой щетиной, сам немытый, с диким взглядом. Он впервые в жизни видит, как выглядел бы, будь он другим человеком.
«Ты всегда будешь Гримли, – сказал отец перед отъездом Гранта. – Побег ничего не изменит».
Он докажет, что отец неправ. Моментально Грант решает не бриться и возвращается в кровать, залезает под жесткое от холода одеяло. Закрывает глаза. Сон приходит так быстро, будто задернули занавес.
* * *
На следующее утро у заправки, где в ожидании стоит Грант, останавливается черный внедорожник с серебристым трейлером. Дверь автомобиля распахивается, и оттуда выходит красивый, ухоженный мужчина в куртке из овчины. Его аккуратно причесанные волосы одного со снегом белоснежного цвета. Он идет к заправке легкой, бодрой походкой, обутый в пару блестящих ботинок. Коротко свистит – и из машины выскакивает шустрый английский пойнтер, который своей гладкой, лоснящейся шерстью идеально дополняет утонченность хозяина.
Грант выходит наружу.
– Мейер? – неуверенно спрашивает он.
– Нет, я ваш канадский похититель, – мужчина смеется. – Разумеется, я Мейер. Идите-ка сюда, пока не окоченели.
Грант следует за Мейером к машине, забирается на пассажирское сиденье. Собака тоже запрыгивает внутрь и устраивается на заднем. Из динамиков доносятся переливы саксофона и синтезатора. Музыка зажигательная, сдержанная и немного меланхоличная.
– Этно-джаз, – отвечает Мейер, когда Грант спрашивает, что это. – У меня фантастическая коллекция оригинальных виниловых пластинок, которые приедут в следующем семестре.
– А откуда вы?
– Лос-Анджелес в основном. Во всяком случае, там находится мой склад. Раньше у меня было бунгало в Джошуа-Три, но я его продал, как только ежедневная температура там достигла сорока трех градусов. – Мейер качает головой. – Ужас, что творится на юге. – Он приоткрывает окно на пару сантиметров и вдыхает полной грудью. – Вот почему я люблю север. Свежий воздух. Чистый. Без примеси. Когда вы в последний раз дышали таким?
– В прошлом июне, – говорит Грант и медленно вдыхает прохладу. – Мой профессор отпраздновал публикацию своей книги, заказав ящик с новозеландским воздухом.
