Я даже не уверена, что у нас была настоящая бутылка, или что она долго продержалась на самом деле, поскольку чуть ли не сразу стало очевидно, что это все было всего-навсего предлогом. Целоваться хотелось, может быть, и всем, но далеко не со всеми. Москвички с двумя ребятами постарше чуть ли не вскрикивали от радости, когда практически в каждом кругу им выпадали желаемые партнеры. С большим усилием воли они выдерживали мучительные и постыдные «поцелуи» с ребятами помладше. Потом они и вовсе стали избегать формальностей, просто под вечер уходили за территорию лагеря и долго там бродили. Так начался самый долгий, переменчивый и странный летний роман, развернувшийся на моей памяти в нашей компании.
Вскоре, выяснив, что дожидаться их бесполезно, мы продолжили играть оставшимся составом. Это было смешно, нелепо и мило. Конечно, у нас тоже сформировались свои предпочтения. Имела место быть наивная ребяческая ревность, когда бутылка указывала не на тебя. И было что-то совсем уж глупое в том, чтобы сидеть, прижавшись плотно сжатыми губами к лучшему другу, пока все считали вслух положенное вам время. Как не иронично, но именно с ним спустя много лет произошел мой первый настоящий поцелуй. А тогда закрутилась канитель постоянных подколов, стеснений, глупостей и поочередных симпатий. Затем, то ли кто-то из старших ребят пристыдил нас за то, что мы до сих пор занимаемся «ребячеством» и играем в такие детские игры, то ли просто нам самим это занятие наскучило, и, как и все на свете, игра в один прекрасный момент утратила свою актуальность.
А ужин и волейбол, и костер, ей предшествовавшие, остались. Волейбол вообще занимал и занимает особое место в ежедневном распорядке дня. Примерно через час после ужина на игровую площадку сползались со всех сторон желающие. Мяч посмотреть и себя показать. Пока мы были слишком маленькими для игры, нам отводилась почетная роль болельщиц и «мешальщиков». Я могла на протяжении целого вечера надрывать голос, взгромоздившись на лесенке для судьи, и отчаянно вопя: «МОМЕНТ МОНТАЖ». По загадочному стечению обстоятельств, одна из команд выбрала себе такое название. Когда ласковские играли между собой, скорее всего, они частенько просили кого-нибудь убрать меня подальше от площадки. Но когда шли соревноваться с соседним лагерем, мы были их главной надеждой и опорой. Никто не умел так не вовремя начинать молотить ногами и орать, портя соперникам лучшие подачи и сбивая с хода игры. Силой нас утащили оттуда раньше, чем матч был окончен. В более сознательном возрасте мы ходили на соревнования пару раз, посмотреть, но такого азарта уже не было. А порой нас даже брали в команду.
Междоусобные же игры были ежевечерними. Я всегда побаивалась мяча, да и играть меня никто никогда не учил, но все же было приятно чувствовать себя частью команды и получать похвалы своим подачам. На площадке случались всевозможные нелепые и травмоопасные ситуации, от забавных, до невозможно смешных, от совсем легких, до почти серьезных. Постоянные столкновения, переругивания, выбитые пальцы, отбитые попы, колени, прилетавшие то в носы, то куда-то еще. Возник даже особый волейбольный язык, с непонятными терминами, смешными исковерканными словами и заменителями матюгов.
И до поры, до времени, это было для меня единственным возможным вечерним времяпрепровождением. Если быть точнее – до того года, когда у меня появились первые комплексы, и замечания по поводу пропущенных мной мячей или кривых подач перебили всю мою охоту играть вместе со всеми. Поэтому чаще всего я читала, одним глазом наблюдая за игрой, или смотрела с малышней мультфильмы, которые для них крутили в игровой. Там же, на этих показах – держалась за ручки, убегала в лес на «свидания», и все остальное – по списку.
