Она нужна мне.
– Ты меня слушаешь, Макс? – доносится до меня голос отца.
Твою мать. Он что, все это время что-то говорил?
Поворачиваюсь к нему и встречаюсь с недовольным выражением его лица. Мы с отцом не виделись около полугода, с его последнего приезда к нам в Сидней. Его волосы за это время стали совсем седыми, в уголках глаз появились морщинки, а взгляд совсем потух. Инфаркт ударил по нему сильнее, чем я думал. И на мгновение я испытываю за это чувство вины.
– Ты сам не свой сегодня. Что с тобой?
– Перебрал вчера на вечеринке, – прочистив горло, почти не лгу я.
– Ты в бар работать устроился или веселиться?
– Одно другому не мешает.
– Иди проспись.
– Я в норме, пап.
– А по тебе не скажешь, – фыркает он. – Слабак. Вот я в твои годы мог зажигать до самого утра.
– Не слушай его, Макс! – кричит стоящая в ангаре мама. – В твои годы он не знал, что такое «зажигать», ведь у него уже было трое детей.
– Ты просто пропускала все наши ночные вечеринки с памперсами и присыпками, потому что я давал тебе возможность поспать, – ерничает отец.
– Ты был королем этих вечеринок, Лиам. – Мама подходит к отцу и смачно чмокает его в губы.
– Не подлизывайся, – закатывает глаза отец, но сам улыбается и заходит в бунгало, чтобы продолжить инвентаризацию.
Я усмехаюсь и с восхищением гляжу на этих двоих.
Как спустя тридцать пять лет вместе они всё еще смотрят друг на друга полными любви взглядами?
Хочу так же.
– О милый, – обращается ко мне мама и обхватывает мое лицо ладонями. – Ты и вправду выглядишь ужасно. Чем ты занимался всю ночь? – спрашивает она и тут же осекается. – Не уверена, что хочу знать ответ на этот вопрос.
Коротко смеюсь и отвожу взгляд.
– Между прочим, годы идут. Тебе уже двадцать шесть, Максимильян, – начинает одну свою любимую песню мама. – Я когда-нибудь дождусь внуков? Что, если я умру, так и не понянчив их?!
– Ма, у Дина есть дочь. Тебе мало быть ее бабушкой?
– Это другое. И даже не вздумай спорить. – Она бросает на меня грозный взгляд, и с моих губ срывается смешок.
Взяв контейнер с воском для серфбордов, мама проходит мимо меня, взмахнув при этом своими длинными темными волосами. На языке ее жестов это что-то вроде «Ты меня не любишь», поэтому я кричу ей вслед:
– Я очень люблю тебя, мам!
– Тогда остепенись, в конце-то концов, – бормочет она, и по моему лицу расползается улыбка.
– Хэй, Макс! – Арчи показывает шаку[1], прислонившись к дверному косяку. – Где ты провел ночь?
Поворачиваюсь к младшему брату и вижу, что засранец хищно улыбается.
– Не твоего ума дело, – прожигаю его взглядом.
– Не моего ума дело, что утром ты вышел из бунгало девчонки Ричардсонов через окно?
– Да. Именно это не твоего ума дело. – Я показываю на него указательным пальцем. – Держи язык за зубами.
Брат вскидывает руки.
– Да я-то нем как рыба. Главное, чтобы ты не проболтался своей новой цыпочке о нашей задумке для победы в тендере, когда засовываешь ей по самые гланды.
Хватаю его за ворот расстегнутой рубашки и прижимаю к стене.
– Не вздумай так о ней говорить, Арчибальд.
– Ладно, ладно. Но если отец узнает…
– Он не должен узнать, – рычу я. – Ты меня понял?
– Мальчики? – хмурится мама, заметив нашу потасовку. – Макс, отпусти его!
Убираю руки и делаю шаг назад.
– Что на тебя нашло?! – спрашивает она, испепеляя меня янтарными глазами, которые сейчас словно огненные.
– Мамуль, все хорошо, – вальяжно тянет Арчи и кивает в сторону пляжа. – Мы просто спорили, с какого раза Эммелин сможет поставить этого мальца на малибу
