А я, проследив за его действиями, перевел взгляд на белую прибрежную полосу песка, входящего в лазурно-голубую грань воды, даже отсюда наблюдаемого бескрайним океаном. Синь воды сегодня усиливалась за счет того, что и само небо просматривалось сине-желтым, словно оттеняемым звездой Голубой Вьялицей занимающей почти третью его часть. Ее сине-серебристый диск, увитый с двух сторон чуть заметными белыми завихрениями облаков, созерцался мутно-тусклым, как и само пространство видимого окоема местности. А все потому как там далее, даже не на лестничном пролете, а уже на полосе берега, над океанской водой продолжал идти, опадая вниз, редкими крупными каплями дождь (последними в сем периоде изливающимися на планету), вспенивающий саму воду. Понеже и сама бывшая на нем мельчайшая рябь, и уже подходящие к бережине водяные гребни были унизаны кудлатыми, белыми загривками, схожими с гривой кондрыка, а потому и раскидывающих по мере движения пенистые лохмотки.
– Я убежден, мой уникальный мальчик, дитя, мой поразительный абхиджату, – ласково проронил Камал Джаганатх, стараясь перехватить мой взгляд, и явно дотоль приняв на себя мои переживания. – Мы уладим и сии проблемы, дабы вы могли надолзе не расставаться, как с Ларса-Уту, тык и с Ковином, – добавил он, протягивая ко мне левую руку, так как правую сразу взял прабха. – А днесь, вы успокоитесь и послушаете меня. Абы вы оба должны выполните, что я вам толкую. А значица ступаете вослед меня, мои руки при даятеситя не выпускаете, беспременно, фиксируя их, как единое целое. Сиречь смыкаете очи, начинаете глубоко дышать, – он слышимо по голосу торопился, видимо, опасаясь, что я вновь убегу. – Оба смыкаете очи, – произнес он вновь и, очевидно, для прабхи, ибо я сразу закрыл глаза. – Доверяете мне себя, поднесь мы единое целое. И насчет панча вы оба движетесь за мной. Эка, два, три, чатур, панча… – как-то резко начал он. Однако я успел представить себя тем самым небольшим цилиндрическим предметом со стесанным нижним концом и веревочкой сверху, которую также поспешно передал в его руки, таким побытом, настроив наше общее даятеситя.
Вьюла сейчас не просто завертелась перед моими сомкнутыми глазами в созданной тьме, но и ощутимо дернула меня вперед, вытягивая вслед веревочки, обдав само мое сознание порывом ветра, точно Ананта Дэви перемещался менее плавно, чем прабха. А в последующий момент я услышал его несколько осевший голос, молвивший:
– Можете отворять очи, мы на месте.
Я тотчас открыл глаза, лишь мельком глянув на сурьевича, который, как и прабха, смотрелся полупрозрачно-черным, не только кожей, волосами, чертами лица, но и одеждой, своим образом, словно выступающий на основном цвете гиалоплазмы. А уже в следующий момент отпустил их руки, абы создавал основу перемещения не только я, но и Ананта Дэви, кой впрочем, не мог воздействовать на сознания, как я. Мы переместились в той позе, в каковой покинули мои чертоги, посему Камал Джаганатх срыву поднялся на ноги и развернулся ко мне спиной, ровно загораживая меня. И также скоро встал Ларса-Уту, поспешно шагнув к нему, опять-таки прикрыв меня, посему я подумал, что данные действия ими были заранее заготовлены. Сам же я замер на чуточку, все еще сидя и рассматривая то место, где оказался. И уже примечая знакомую мне вязкую и густую гиалоплазму, цвет которой был черным с легкими перламутровыми парами, точно выступающий поперед основного тона. Обладая тягучестью, данное вещество плотно окутало меня со всех сторон, облизало своими перламутровыми парами так, ровно здоровалось, радовалось моему приходу. И я, глубоко дыша, почувствовал ее пряно-ароматный дух, чего-то свежего, цветущего. Да также сразу уловил множество звуков (хотя и весьма удаленных), где игра гуслей сопровождалась не привычным мне пением птиц, а точно шорохом (словно опадающей вниз сухой листвы) огромного количества живых существ, которые говорили, кричали и даже стонали. Посему было сложно в том хаосе звуков выделить какой-нибудь отдельный.
