Браницкий резко затормозил, так что на асфальте остались характерные следы от жженой резины. В воздухе застыл душераздирающий визг, издаваемый несчастными колодками. Он еще долго звучал, эхом отдаваясь в ночной тишине, нарушаемой лишь гулом далекой автострады и хриплым дыханием Владика.
Из-под капота тачки медленно поднимался сероватый дымок. Постепенно, расползаясь и обволакивая окружающее пространство, он подобрался к неподвижной фигуре лежачего человека. Окровавленная нога, изогнутая под неестественным углом, выглядела мерзко и безжизненно. Кисть левой руки, судя по всему, вообще превратилась в подобие фарша. На изодранном боку виднелась грязная рана.
– Ну, ты даешь, брат…, – подал голос Владик, потирая ушибленное место, – ты даже машину толком не помял…
– Потому, что я – прирожденный гонщик. Саша удовлетворенно потянулся, прикрывая глаза. – Как думаешь, он еще жив?
Кошелев хмыкнул и глянул в боковое стекло:
– Лучше был бы мертвый, как моя прабабушка. Если спросят, скажем, ментам, что он сам въехал в нас, а потом внезапно скончался, – ехидно выдал он, – такое ведь часто бывает, буквально на каждом шагу.
– Да не спросят. Этот придурок сам увел нас в какую-то задницу – камер тут точно нет.
Кошелев заинтересованно завертел головой, осознавая правоту друга. Вокруг высились унылые полузаброшенные склады и заводы. Жилых домов не наблюдалось вовсе, а вдалеке виднелся железнодорожный мост. За ним стелились бесконечные бетонные конструкции многоквартирных новостроек. Пустынная улица почти не освещалась – здесь не было ни души.
– Просто уедем?
– Ага, только надо проверить, умер ли этот.
Владик лишь развел руками.
– Ты давил – ты и проверяй. Я в эту срань ни за что не пойду, еще не хватало заразу подцепить какую-нибудь.
Браницкий посмотрел на него, как на больного, и с легким презрением изрек:
– Знаешь, иногда мне кажется, что есть в тебе что-то гейское. Шибко ты нежный, да и вид у тебя такой, будто каждое утро выливаешь на себя бутылку масла. Блестящий весь, лоск не хочешь испортить.
– Ты на что намекаешь сейчас? – пискляво затараторил Владик, – говорил же
– это часть моего имиджа! Мне приходится часто бывать на публике, интервью давать журналистам, сниматься. Поэтому я должен всегда выглядеть на все сто. Ты не подумай.
Саша лишь снисходительно улыбнулся и похлопал друга по холеной щеке.
– Да будь, кем хочешь, только по мне не сохни. И если ты у нас не голубой мальчик, то изволь освидетельствовать нашего мертвеца, – он заиграл бровями и выразительно глянул в сторону лежащего.
Нарочито тяжело вздохнув, Кошелев пригладил и без того прилизанные русые волосы, дернул дверную ручку, грузно вылезая из машины. Сунув руки в карманы, он обошел авто впереди, склонился над капотом и долго с интересом рассматривал небольшую вмятину.
– Ерунда, почти не заметно! – крикнул он довольному Саше.
В ответ тот беззвучно рассмеялся и указал большим пальцем себе за спину. Владик не остался в долгу, послав Браницкому отборную матерщину. Однако все же заковылял в сторону поверженного мотоциклиста. Старательно обходя кровавые пятна, и недовольно морщась, Кошелев подступил к лежачему и тронул белым носком кроссовка край шлема. Реакции не последовало. Тогда он тронул смелее, но человек не подавал признаков жизни. Подобное безучастие начинало раздражать Владика, поэтому он принялся наносить ощутимые удары по пластику, приговаривая сквозь зубы:
