Плевать на убогую мораль – пускай другие следуют ей. Ничтожные людишки должны бояться и чтить закон, написанный лишь для глупых рабов. Саша уже почти ощущал долгожданные волны людского негодования, направленные на то, чтобы сокрушить, свергнуть его негласное господство. Он любил купаться в океане народной ненависти и зависти. Праведные муравьи станут уповать на справедливость суда, наивно брюзжать о том, что подобные ему рано или поздно получат по заслугам,
что мир изменится и таких, как он, станут судить наравне со всеми. А Браницкий лишь усмехался и гнал вперед черного монстра, уже практически вплотную приближаясь к своей жертве.
Бедняга трепыхался, увиливал, дергался туда-сюда, все еще лелея надежду на то, что сможет улизнуть. Мотоциклист не верил, что жизнь его прервется здесь, на съезде с третьего транспортного, и две его маленькие дочки останутся в эту ночь без отца. Он даже не мог представить, как горько заплачет его молодая жена, хрипя, упадет она на холодный кухонный пол, до крови закусив белую ладонь. Она завоет протяжно и надрывно, из последних сил сдерживая крики, помня о спящих за тонкой стеной девочках пяти и восьми лет, и даже не будет знать о двух отморозках, которые не получат заслуженного наказания. Не светят им годы тюрьмы и муки совести. Они лишь посмеются над её страданиями и даже не подумают о том, что искалечили, сломали судьбу одной простой семьи. Отобрали её мужа, убили отца и кормильца.
Гонщик никогда не допустит подобного. Человек за рулем мотоцикла боролся за право на жизнь; из последних сил давил на газ, выжимал оставшиеся крупицы скорости из старой «Ямахи», мысленно умоляя её потерпеть еще немного, спасти от черной ревущей твари, готовой вот-вот подмять его под себя.
А парни хохочут и улюлюкают, Владик уже забыл о том, что собирался снять все в подробностях. Он откинул телефон прочь и теперь визжал как ненормальный, подгоняя Сашу:
– Дави его! Дави ишака! Чтобы башка его отлетела подальше!
– Считай секунды, брат, если собью его за минуту, то с тебя причитается – задорно кричит Саша, выкручивая руль, – это будет мой лучший тест-драйв, проверим заодно малышку на прочность.
– Раз, – протяжно начинает Кошелев и с восторгом наблюдает за маневрами друга, который явно вошел во вкус и теперь творил нечто невообразимое. Он словно обуздывал норовистого мустанга, резко и порывисто, заставляя роскошную машину лететь, с каждой секундой приближаясь к мотоциклисту.
– Десять… Пятнадцать… Двадцать пять…
– Тридцать! – рычит Саша, уже отчетливо видя перед собой яркую эмблему мотоклуба на потертой оранжевой куртке байкера. – Тридцать пять, сорок! И ты сдохнешь, тварь двухколесная!
– Тарань его, брат! Тараааань! Уахахаха! – подначивал Кошелев, продолжая вести отсчет.
– Пятьдесят один…
Машина нагоняет байкера и обходит его слева. Поравнявшись с ним, они отчетливо видят, как в прозрачном стекле шлема мотоциклиста отражается испуг. В глазах мужчины отчетливо проступает паника. Он понимает, что сейчас произойдет, и мысленно смирился с этим.
Владик показывает ему средний палец и приветливо машет рукой:
– Аста ла виста, кусок дерьма! Пятьдесят девять!
Едва успев произнести последнее слово, Кошелев больно ударился виском о стекло, не успев откинуться назад во время сашкиного маневра. Браницкий без предупреждения подался вправо и одним точным и почти красивым движением отшвырнул легкий мотоцикл. Сила удара была невелика, все-таки Саша решил не портить свой подарок в первые же сутки. Однако этого оказалось достаточно, чтобы железяка с противным скрежетом проехалась боком по асфальту на добрые десять метров. Байкер отлетел и того дальше, правда, в противоположную сторону, оставляя за собой темный след на асфальте.
