В апреле, за неделю до Вороньего праздника, Марианна отвезла ее к нотариусу, чтобы зарегистрировать заявление о вступлении в наследство. После долгих уговоров. Альма противилась — сама не зная чему. Тогда у нее впервые появилось плохое предчувствие — не хотелось владеть ни домом, ни землей. Нотариус заверил ее в том, что она единственная законная наследница: родители не состояли в браке, других детей не было. Вернувшись в коттедж, Альма долго разбиралась в собственных чувствах, и решила — нужно отвезти угощение. Сразу всем: и матери, и воронам, и духам.
Она хорошо подготовилась: испекла пирог с рыбой, румяных птиц, вырезанных из теста. Выгладила чистый носовой платок, завязала в углы мелкие монетки, чтобы отдать плату лесу и тундре. Оформила отпуск и уехала. Добиралась сначала поездом, потом бежала на лапах, таща на спине поклажу.
Дом встретил ее морозной пустотой и плесенью, затаившейся в углах. Альма испытала щемящее чувство стыда — это она допустила, чтобы зима изгнала жизнь из жилища, не выставила заслон из тепла. Ее закружил круговорот неотложных дел — мелкий ремонт, ревизия припасов, обновление лент на деревьях, разграничивающих участки. В Вороний День она старательно разложила испеченных птичек на могиле матери, долго подбирала слова, чтобы поговорить с духом покойной, но так ничего и не сказала.
Отец-шаман явился через три дня после праздника, когда Альма уже собиралась в дорогу. По-хозяйски подогнал машину к крыльцу, прошелся по комнатам, постоял возле красного угла с плетенками, вежей и пучками сушеных трав. Оценивающий взгляд заставил поежиться. Альма ответила на скупые вопросы о жизни и работе, подтвердила, что ей скоро исполнится двадцать лет.
— В наследство вступила? — неожиданно спросил отец.
— Подала заявление. Сказали — когда все будет оформлено, пришлют уведомление о пошлине.
— Хорошо.
На этом разговоры закончились — отец отвез Альму на железнодорожную станцию в полном молчании. Высаживая из машины, знакомо коснулся лба, пробормотал: «Да пребудет с тобой благость Линши».
Вернувшись в Хвойно-Морозненск, Альма постаралась забыть и поездку в материнский дом, и неожиданную встречу. Она не успевала выполнять заказы: очередь росла, как дрожжевое тесто возле печки, под мастерской и в поселке появлялись желающие заплатить больше и ускорить процесс. Альма от них успешно ускользала, перекладывая общение на администраторов Центра, и тихо ругала моду на свои вежи — это вынуждало работать без выходных, не разгибая спины.
В свой двадцатый день рождения она неожиданно получила кучу подарков: от начальства, Марианны, соседей и заказчиков, прознавших о праздничной дате. Пришлось переступить через себя, принести на работу торт и вытерпеть чаепитие с разговорами. Не обошлось без вопросов: «Себе-то когда вежу будешь клеить? Присмотрела уже подходящего кота и дупло?» Альма принужденно улыбалась и неопределенно качала головой, мечтая о возвращении в коттедж, где можно будет запереть дверь и побыть в одиночестве. Желание исполнилось — она отказалась от посиделок с Марианной и ее мужем, провела спокойный вечер, читая копию старинной рукописи с наговорами для Вороньего праздника, и отлично выспалась. Неприятности начались утром, словно переход в двадцать первый год жизни развязал накопленный мешок бед.
Появление отца и незнакомого дарса возле калитки в коттеджном поселке заставило ее замереть — накрыло волной плохих предчувствий, куда более сильных, чем при вступлении в наследство. Пропустила ли тогда Линша ее молитву мимо ушей или решила, что Альма слишком хорошо устроилась, и надо послать ей испытание — не узнаешь. Отец, не размениваясь на поздравление и приветствие, сообщил:
