Лароуз - страница 43

На верхней полке шкафчика стояла позолоченная картонная тарелка из-под торта, полная мышиного помета и погрызенных свечей, какие втыкают в торт на день рождения. То же самое было во втором шкафчике, в третьем, четвертом и так далее – за исключением последнего, в котором стоял удобный желтый контейнер, куда она клала мужу еду, чтобы он пообедал на работе. Она обыскалась этот контейнер. Мыши не добрались до торта, хотя несколько кусков, видимо, были съедены Питером. Глазурь слегка пожелтела, под цвет контейнера, и по ней она пустила фиолетовые цветы, тоже из глазури. Это был не самый сложный ее торт, и на нем были выведены имена детей. Она вынула его и подержала. Затем подняла легкий, сухой кусок, прикоснулась к нему языком и надкусила. Вкуса Нола не почувствовала. Нежно поставив желтый контейнер на изгиб левой руки, Нола съела остальную часть пирога, цветы, имена и даже свечи, недоеденные мышами. Потом облизала пальцы и собрала крошки. Когда контейнер опустел, она вернулась на кухню и вымыла его горячей водой с мылом. Нола думала, что от сладкого ее нервы будут на пределе, но этого не произошло. Зато сахар замедлил биение ее сердца. На нее нахлынула сонливая, пенистая волна удовольствия, и она чуть не потеряла сознание, прежде чем добралась до дивана.

Спустя час Мэгги и Лароуз проголодались и пришли в дом, удивляясь, почему она перестала проверять, во дворе они или нет. Дети обнаружили ее лежащей на спине с суровым выражением лица и слегка приоткрытым ртом. Она была словно мертвая. Мэгги поднесла к губам матери пальцы, проверяя, дышит та или нет.

После этого Мэгги сделала смешной жест, показывая, что нужно затаиться. Лароуз наклонил голову и на цыпочках пошел прочь. Потом дети взяли две ложки из ящика со столовыми приборами. Мэгги открыла дверцу морозильника и потихоньку достала оттуда коробку клубничного мороженого. Открыв входную дверь, они выбежали во двор и юркнули в сарай, где уже давно облюбовали закуток, который можно было обогреть, включив электрический радиатор Питера. Там они набросились на любимое лакомство. Когда от него ничего не осталось, они закопали коробку и обе ложки в свежевыпавший снег.

Ромео Пуйят вошел в бар «Мертвый Кастер»[76] и увидел священника, сидящего у барной стойки на высоком табурете. Отец Трэвис был единственным священником в истории резервации, который выходил в люди и частенько прочесывал местные питейные заведения. Похоже, он получал при этом удовольствие, как от настоящей рыбной ловли, выступая в роли «ловца человеков»[77]. Он садился рядом с каким-нибудь завсегдатаем, изображающим судака, и даже покупал ему пиво в качестве наживки, чтобы верней поддеть на крючок. Впрочем, он любил ловить и настоящую рыбу, применяя похожую тактику. «Ловить надо в водорослях, – говаривал он и цитировал Библию: – Для немощных был как немощный, чтобы приобрести немощных. Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых»[78]. Если бы отец Трэвис набил татуировку, то на ней были бы именно эти слова апостола Павла. Священник чуть сам не стал пьяницей, спасая местных выпивох, но с этим было давно покончено. Теперь он произносил пламенные речи на собраниях анонимных алкоголиков, которые проводил в крипте церкви.

Несмотря на то что отец Трэвис никогда не погружался в тяжелое пьянство, десять лет назад он понял, куда идут дела – одна-единственная кружка пива превратилась в упаковку из шести банок, к которой вскоре добавилась стопка виски, чтобы сознание окончательно отключилось. Он сильно удивился, почувствовав на себе, как тяжело избавиться от этой пагубной привычки, так что у него даже появилось некоторое сочувствие к выпивохам, но он спрятал его поглубже и стал безжалостен к прежним собутыльникам. Он о них молился – тоже безжалостно. Когда кто-то в «Мертвом Кастере» срывался в запой или начинал бузить, он выводил такого человека на улицу, чтобы с ним помолиться. Ромео Пуйят молился дважды, очень усердно, стоя лицом к стене, в которую священник ткнул его носом, прежде чем они стали друзьями. Вот и сейчас отец Трэвис заметил его и поздоровался.