Павел Знаменов подсел к Тамаре. Протянул стопку.
– За дружбу нашей «пятерки»! Как вспомню – так плакать хочется! Больше такой душевности по жизни не встречал!
– Со мной?! За душевность нашей компании?! – Тамара нажала на слово «нашей», в голосе сквозила издевка, но в ответ чокнулась.
– А что? Чем плоха? Почти братия. Так весело больше не было за всю жизнь.
– Согласна. Так весело было только в студенчестве. Но, как всегда, есть нюанс.
– Какой?
– Почему ты хочешь выпить именно со мной?
– Помнишь, как съездили в Крым?! Каждую минуту – новая шутка! – Павел сделал вид, что не понял намека. – Я всё организовал. Я и сбил нас всех в кучу.
– Дружная, да-а, крепкая! Особенно, когда ты выгонял меня из комсомола… Как сбил – так и разбил! Вдребезги!
Знаменов свободной пятерней зачесал волосы ото лба к затылку, а потом тыльной стороной ладони как будто смахнул каплю с усов. Тамара вспомнила, что он так всегда делал, когда кто-то высказывал сомнение в его незаменимости. Смешно, что эта привычка-двухходовочка – зачесывать вихры и элегантно подтирать нос – сохранилась.
– Ой, чего ты разворошила старье? Сколько дождей с тех пор пролилось.
– На кого пролились?
– На наши головы. Кислотные дожди. Но еще не все ячейки памяти окислились. Вот и думаю…
Она вспомнила, как они вдвоем в молодости щеголяли друг перед другом, да и перед другими начитанностью. Она сыпала цитатами из классики, он – красивыми метафорами. Никто из компании не мог так, даже Шура.
«Значит, не забыл тот случай – не стерся гештальт, – подумала Тамара. – И не лукавь – подсел неспроста именно ко мне, не просто освежить былое, что-то хочешь выведать. Постарел ты, Пашка, конечно, как и все мы, но крепко природа и родители тебя сколотили: рост великана, густые кудри, пусть и седые, трубный бас. Даже в чем-то похорошел – эти жуткие подростковые прыщи на лице исчезли. Теперь такие брутальные рубцы. Да и порода чувствуется не пролетарская: гордая осанка, костюм носишь как лорд. Откуда аристократизм? Но чего ты, Пашка, мнешься? Как тогда. Сам начал разговор. Уж сформулируй четко: чего надо? Ведь ты косил под правдоруба, не я. Проверяешь – помню ли я? Нет, дружок, не забыла тот нож в спину. Рана заросла густым мхом – это факт, но и простить – не простила. Или не совсем густым?»
– Время такое было: сам себе не принадлежал, – продолжил Знаменов примирительным тоном.
– Да, времена были лицемерные. Веселились все вместе, но фигу кто-то держал в кармане обязательно. Помнишь, ходили всей гурьбой в театр? На «Оптимистическую трагедию»?
– Конечно, помню: я сам организовывал культпоход.
– Там один персонаж сказал: а вожачок-то сволочью оказался! Не про тебя ли?
– М-да. Поговорить по душам с тобой сложно. Я хотел прояснить… – Павел замялся, что-то вспоминая.
– Что прояснить?!
Тонкий, но мерзкий кошачий коготок царапнул по сердцу. Тело объявило побудку: что-то там, в сорокалетнем прошлом, оставило важные недоговоренности, и они, эти фигуры умолчания, ожили и своими холодными щупальцами потянулись к ней, Тамаре. С чего это?! Она напряглась.
– Вот ты скажи. Меня гложет до сих пор, – Знаменов взглянул собеседнице в глаза, опять зачесал пятерней волосы и резко продолжил: – Как ты тогда, в пятидесятые, уже всё знала?!
– Что знала?
– Всё! Что лозунги на плакатах – фуфло, коммунизм – утопия, компартия – кормушка для номенклатуры! А?
– Откуда ты это взял? – Тамара опешила, такой поворот застал врасплох. – Ничего такого не знала и не догадывалась даже! Я – как все.
