Мы сидели в полном молчании, как вдруг дверь каморки отворилась, и девочка, с распущенными по плечам светло-каштановыми волосами, разрумянившаяся от спешки, – так ей хотелось поскорее вернуться к нам, – вошла в комнату. Она сейчас же принялась собирать ужин, а старик тем временем стал приглядываться ко мне еще внимательнее. Меня очень удивило, что девочке приходится все делать самой, – по-видимому, кроме нас, в доме никого не было. Улучив минуту, когда она вышла, я рискнул заговорить об этом со старым антикваром, но он ответил, что и среди взрослых людей мало найдется таких разумных и заботливых, как его внучка.
– Мне всегда больно смотреть, – взволнованно начал я, усмотрев в его ответе всего лишь эгоизм, – мне больно смотреть на детей, которым приходится сталкиваться с трудностями жизни чуть ли не в младенчестве. Это убивает в них доверчивость и душевную простоту – лучшее, что им даровано Богом. Зачем заставлять ребенка делить с нами наши тяготы, когда он еще не может вкусить радостей, доступных взрослому человеку?
– Ее доверчивости и душевной простоты ничто не убьет, – сказал старик, твердо глядя мне в глаза. – В ней это заложено слишком глубоко. А кроме того, у детей бедняков так мало радостей в жизни. За каждое, даже скромное удовольствие надо платить.
– Но… простите меня за смелость… вы, наверно, не так уж бедны, – сказал я.
– Это не мой ребенок, сэр, – возразил старик. – Ее мать была моей дочерью, и она терпела нужду. Мне ничего не удается откладывать… ни одного пенни, хотя вы сами видите, как я живу. Но… – Тут он тронул меня за плечо и, нагнувшись, зашептал: – Придет время, и она разбогатеет, она будет важной леди. Не осуждайте меня, что я обременяю Нелл хлопотами по дому. Это доставляет ей радость, и она не перенесла бы, если б я поручил кому-то другому ту работу, с которой могут справиться ее маленькие ручки. Вы говорите, я мало думаю о своей малютке! – воскликнул он в сердцах. – Но Господь знает, что у меня нет другой заботы в жизни, – все мои помыслы только о ней! Знает, а удачи мне не шлет… не шлет!
В эту минуту та, о ком шла речь, снова появилась в комнате, и старик, сразу замолчав, знаком пригласил меня к столу.
Только мы принялись за трапезу, как в дверь постучали, и Нелл с веселым смехом, от которого у меня сразу потеплело на сердце, – столько в нем было детской беззаботности, – сказала, что это, наверно, прибежал добрый Кит.
– Вот баловница! – Старик ласково погладил ее по волосам. – Вечно она подтрунивает над бедным Китом.
Девочка рассмеялась еще веселее, и, глядя на нее, я сам не мог удержаться от улыбки. Старик же взял свечу, пошел отпереть дверь и вскоре вернулся в сопровождении Кита.
Кит оказался кудлатым, нескладным подростком с огромным ртом, очень красными щеками, вздернутым носом и невероятно комичным выражением лица. При виде чужого человека он замер на пороге, неловко переминаясь с ноги на ногу, уморительно тараща на нас глаза и теребя в руках совершенно круглую шляпу без всякого признака полей. Я с первого взгляда проникся благодарностью к этому мальчику, почувствовав, что он единственный вносит веселье в жизнь маленькой Нелл.
– Далеко я тебя посылал, Кит? – спросил старик.
– Да признаться, хозяин, путь не ближний, – ответил мальчик.
– А дом сразу нашел?
– Да признаться, хозяин, не очень-то сразу.
– Ты, конечно, проголодался?
