Он сидел в единственном в комнате кресле, сложив руки на животе. Я сидела на прикроватном коврике. На самом деле это был мех, густой и мягкий, и по прикосновению можно было судить, что когда-то это было что-то живое. Почему-то нам обоим не хотелось ложиться – быть может, оба мы боялись, что проснется ardeur, а мы не были к этому готовы.
– Я хочу проверить, правильно ли я поняла, – сказала я.
Жан-Клод повернулся ко мне – одними глазами.
– Завтра, если Ашер по-прежнему не будет никому принадлежать, будут ли они вправе просить его им выдать?
– Не так, как сегодня, – ты это сделала невозможным, разве что они возьмут его силой.
Я мотнула головой:
– Я достаточно давно имею дело с вампирской политикой и знаю, что, если им не дать сделать что-то одно, они сделают другое. И не потому что хотят, а потому что тебе это неприятно.
Он нахмурился недоуменно. Я вздохнула:
– Попробую сказать по-другому. Вопрос вот в чем: чего они имеют право у нас просить, пока они здесь?
– Права на охоту или добровольных доноров, любовников – удовлетворения основных потребностей.
– Секс – это основная потребность?
Он только посмотрел на меня.
– Ладно, извини. Я понимаю насчет добровольных доноров – им необходимо есть. Но любовники – что конкретно имеется в виду?
– Было бы declasse требовать любовников для прислуги, так что насчет горничной и дворецкого Мюзетт можно не волноваться. Двое детей с ней – это особый случай. Девочка физически слишком молода, она о таких вещах не думает. Мальчик – это проблема. Бартоломе развит не по годам, и потому Белль Морт послала Мюзетт его взять.
Я уставилась на него:
– Только не говори мне, что Мюзетт имела секс с этим ребенком!
Он с неожиданно усталым видом потер глаза.
– Ты хочешь правды или более приятной лжи?
– Думаю, что правды.
– Белль Морт умеет чуять сексуальный аппетит – это один из ее талантов. Бартоломе выглядит как ребенок, но мысли у него не детские, и такие они были, когда он был еще человеком, ребенком почти двенадцати лет. Он был наследником большого состояния, и Белль желала этим состоянием распоряжаться. И еще он был заметен даже в том веке, когда сыновьям знатных семейств дозволялась почти любая нескромность по отношению к женщинам неблагородной крови.
– Не поняла.
– Он выглядел ребенком, Анита, и этот невинный вид использовал, чтобы ставить женщин в компрометирующее положение. Когда они понимали, что их используют, было уже слишком поздно. Более того, он угрожал обвинить их в агрессии. В те времена не было понятия совращения малолетних, но все знали, что такое бывает. Детей женили в возрасте десяти-одиннадцати лет, и потому люди с подобными склонностями могли удовлетворяться в супружеской постели, пока их супруги не становились слишком стары на их вкус. Тогда они начинали искать наслаждения вне брака, а бывало, что к тому времени достаточно подрастали их собственные дети.
Я взглянула на него в упор:
– Вот этого последнего я уже не хотела бы знать. Это более чем мерзость.
– Oui, ma petite, но все равно это правда. Такое состояние, как было у Бартоломе, в обычной ситуации стало бы целью Белль. Она бы ни в чьи руки не упустила такие деньги, земли или титулы. Но она не любительница детей, какими бы взрослыми они ни были, и потому она выпустила Мюзетт. Которая, как ты уже знаешь, сделает все, что поручит ей наша госпожа.
– Да, у меня создалось такое впечатление.
