Подъемный мост был опущен. Роза беспрепятственно вошла в замок. Во внутреннем дворике царило приятное оживление. На стенах стояли часовые, куда-то спешил сокольничий. Румяная служанка доставала воду из колодца. Лакеи шептались по углам. Лишь менестрель со своей виолой одиноко стоял в стороне. Должно быть, его выгоняют с работы, иначе с чего ему унывать.
Пухленький герольд подбежал к Розе и отвесил ей поклон, чуть ли не коснувшись лбом земли.
– Ее величество ждет вас в своих апартаментах! – торжественно сообщил он. С чего это вдруг главный ленивец замка стал таким сердобольным. Раньше он отсыпался весь день на чердаке, к вечеру выбирался и продолжал клевать носом на королевском приеме, а затем отправлялся пропустить по кружке эля с конюхами. На службе его держали лишь по милости короля. А сегодня он встал раньше полудня, суетился и волновался. Его будто бы подменили.
Роза поднялась в личные покои королевы. Роскошные комнаты занимали весь второй этаж. Одно лишь богатство обстановки говорило о том, что королева Одиль любима всеми, в том числе и самим королем, что в нынешние времена большая редкость.
Спальня и будуар пустовали, а в небольшой каморке кто-то тихо пел. Там, перед слюдяным окошком, кружком сидели королевские пряхи. Веретена быстро кружились, тонкая нить проскальзывала меж умелых пальцев. Крутилось колесо прялки. Роза засмотрелась на работавших женщин, но они даже не подняли голов, чтобы поприветствовать ее. Они слушались лишь своей госпожи.
Роза прошла дальше, в светлую залу. Здесь на столе лежала шахматная доска, рядом валялись фигурки из слоновой кости – партия не окончена. Королева любила эту забаву, но всегда играла лишь черными фигурами. Часто она и король проводили вечера по разные стороны стола за шахматами. Но в последние месяцы отец Розы стал уделять все свое внимание политике.
Королева Одиль стояла в самом конце залы и рассматривала цветастый гобелен, где в ярком смешении красок возможно было разглядеть лишь величавые силуэты единорогов и оранжевое оперение жар-птиц. Рисунки были настоль искусны, что, казалось, вот-вот оживут и воздух наполнят сладкие птичьи трели.
Роза тихо откашлялась, чтобы привлечь к себе внимание.
Одиль обернулась и чуть не охнула. Будь она слабонервной или склонной к истерике, то при виде дочери упала бы в обморок. Даже самую добрую мать могло разозлить то, что принцесса не следует придворному этикету. Такое поведение предосудительно.
Вместо оправданий Роза лишь улыбнулась. Она стояла перед нарядной, грациозной королевой в охотничьих сапогах, порванном кафтане, из-под которого выглядывал край батистовой рубашки, да еще с венком в распущенных волосах. По счастливой случайности ружье она оставила за порогом.
Во время таких аудиенций венценосная мать сдержанно отчитывала свое дитя за проступки, иногда не пренебрегая и бранью. Правда, это ни к чему не приводило. Роза все равно вела себя, как заблагорассудится. Пусть строгость – основа любого воспитания, но отец не даст ее наказать.
Принцесса ждала, что ее величество разразится привычной руганью, но та лишь тихо спросила:
– Роза, что ты себе позволяешь? – при этом глаза Одиль свирепо сверкнули, и вымученная улыбка слетела с губ.
Королева со всеми была предельно вежлива, но при случае любила показать характер. Однако ее красоте поклонялись, словно божеству. Барды славили в своих песнях несравненное лицо. Даже излишнюю гордость Одиль люди принимали за достоинство. Единственной чертой, которую Роза унаследовала от матери, оказалась красота.
