Вообще, по его виду не оставалось сомнений, что этот командир может решить абсолютно любой гражданский вопрос.
С приездом отца-матери стало как-то легче, светлее, что ли – обстановка вокруг Тюрина разряжалась с каждым днём. Он очевидно выходил из «сложившейся ситуации» правым, если не победителем. Но мои коллеги в отношении него оставались хмуры и замкнуты, и, хотя я в душе восхищался совершившим Настоящий поступок сверстником, но думал – как всё же хорошо, что я столь своевременно поступил в мединститут и тем избежал призыва…
Кто помнит, обстановка в Стране тогда была соответствующей – шёл второй год Перестройки, и каждый из нас во имя её должен был не бояться «пойти на принцип», несмотря на возможные последствия…
Тюрин пролежал в отделении едва ли не полтора месяца. Как-то там у них, в Армии, всё утряслось, справедливость (насколько я мог судить по сперва уредившейся, а затем прекратившейся беготне офицеров в палату к рядовому) восторжествовала. Казалось, что родители заберут его обратно в Сибирь, но парню оставался ещё год службы… хотя прозвучало, что Тюрина переводят в другую в\ч, далеко отсюда, куда-то поближе к дому, к родителям.
По выписке его забирали, как героя – с извивающимся подполковником в парадной форме и расстроганными родителями, очень эмоционально, чуть ли не с речами и с цветами. Казалось, на этой оптимистической ноте история рядового Тюрина и закончилась.
Прошло полгода, я уже завершал интернатуру, когда утром поступил звонок из воинской части, что к нам они везут «тяжёлую травму», по всей видимости – перелом бедра. Я как раз в это время находился в приёмнике. Десяток солдат срочной службы внесли на руках травмированного сослуживца (правая нижняя конечность была грамотно, высоко зашинирована шинами Крамера), в котором я с изумлением узнал нашего Тюрина, нашего «литерного пациента»! Правда, глагол «узнал» будет неточным, ибо тот так изменился, так похудел и осунулся, так поменял выражение лица, что он был совершенно непохож на Тюрина, и я его «опознал» только по родинке на левой щеке… и специально уточнил, взяв направление врача в\ч- действительно, он, и никто другой!!
Как же так?! Во-первых, Тюрин никак не мог снова поступить в нашу больницу, ибо его перевели куда-то в его родную Сибирь! Во-вторых, хоть там действительно оказался закрытый перелом бедра (якобы бревно упало на ногу), чем вызваны столь серьёзные и даже необратимые перемены во внешности парня?! Ведь не может же крепкий, сильный, взрослый мужчина 22 лет, к тому же сибиряк, за полчаса-час, прошедший с момента травмы, превратиться в испуганного и забитого подростка с огромными кругами под глазами? Который на вопросы отвечает крупно вздрагивая всем своим тщедушным телом, еле слышным голосом, с выражением лица «ой, дяденька, только не бейте!!»
Казалось, что этого нового Тюрина даже не очень огорчает случившееся сейчас, просто произошло то, что и должно было произойти. И далеко не самое худшее…
Мало того, что его никуда не перевели, а подло вернули обратно в часть, так там ещё и изощрённо издевались!!!
Хотелось немедленно что-то сделать, хотя бы заорать во всё горло. Вызвать сюда этого дознавателя с чистыми руками и показать ему дознаваемого! Но никто ничего не сделал и даже не заорал. Странным было и то, что в этот раз не возникло ни распоряжений главврача, ни оборзевших офицеров из части, ни извивающегося полковника. (Обычно любая доставленная травма из воинской части немедленно производила в больнице довольно значительный «кипиш». Тем более, перелом бедра! Обстоятельства травмы были предельно «мутные», но это тоже никого не взборзило).
