Играть позволили…
…в город выбежало множество огненных кошек.
Отец лежит в конце коридора. И мама с ним. Вернее, за ним, в нише, где раньше стояла высокая ваза. Дар узнал мамино платье из темно-синего мягкого бархата, который ему жуть как нравился — шелк скользкий, а бархат, он живой почти.
Крови много. Мама говорила, что в человеке целый кувшин крови наберется, но тут — больше.
И папа меч выронил. Он никогда не ронял оружие.
Присев на корточки — люди окружили, — Дар меч взял, вытер рукоять, чтобы не скользила. Поднялся.
— А ты говоришь, детей убивать нельзя, — с удовлетворением сказал человек. — Всех вырезать!
На губах его появилась пена.
— За что? — Дар со стороны слышал собственный голос.
— За свободу!
Странно. Разве мама мешала кому-то быть свободным? С другой стороны, он понял, что нужно делать с людьми.
Дар вышел из дворца, волоча меч за собой. Острие царапало камни, и мерзкий звук отпугивал огненных кошек, которых и вправду было много. Они носились по крышам, скрывались в окна и рычали, если Дар подходил близко. Иногда встречались люди.
Людей Дар убивал. Это оказалось проще, чем он думал: люди были странными, ночь их изменила.
На площади Дару преградил путь человек в черном доспехе.
— Ты кто? — спросил он.
— Дар Биссот.
— Еще кто-то из твоих выжил?
— Нет.
— Брось меч.
— Нет.
От пинка Дар не сумел увернуться. И, отлетев, ударился в стену, но меч не выпустил.
— Брось, — повторил рыцарь, наклоняясь. Глаза у него были рыжими, как у брата в последние дни.
— Нет.
Дар вцепился в рукоять изо всех сил. И держал, сколько получалось. Огненные кошки сбежались посмотреть. Они расселись по крышам, заняли окна, а некоторые, самые смелые, спустились на землю. Но ни одна не рискнула помешать черному человеку.
Очнулся Дар в куче сена от боли. Никогда раньше ему не было настолько больно, и Дар стиснул зубы, чтобы не заплакать. Пальцы не шевелились. В груди что-то хрустело. Но двигаться он мог. И полз, пытаясь выбраться на волю.
— Ох ты, горе луковое. — Его вытащили из соломенной кучи, и Дар все-таки заскулил.
Ночи больше не было. День. Свет яркий до того, что смотреть невозможно. Воздух, который изнутри разъедает, а дышать приходится, ртом, потому как нос забит.
— Не шевелись, хуже будет.
Перевернули на бок, укрыли чем-то теплым, лохматым, пахнущим мокрой шерстью и дымом.
— Не смотри…
Дар смотрел. Наперекор. И потому, что должен был видеть. Край одеяла из овчины. Солому. Тюки, наваленные безо всякого порядка. Крестовину меча. Солдат, идущих рядом с повозкой. Дорогу. Кресты… много крестов. Людей на них. Люди еще жили. Кричали. Плакали. Стонали. Говорили что-то, и Дар радовался, что умрут они не скоро. Но когда умрут, то будут, наконец, свободны.
Они ведь именно этого хотели…
Крестов хватило на три дня пути. На четвертый Дар сдался и начал есть.
Красная ночь возвращалась в снах до самой смерти Арвина Дохерти. В последний год его жизни Сержант каждый день ждал выброса. Ошибся.
И вот теперь снова.
Грохот нарастал и, верно, был слышен и обычным людям. Сержант отстраненно думал, что не успеет сделать все.
Вернуться в замок.
Найти Меррон. Забрать Снежинку.
Пробиваться лучше в порт. Там — лодка, и до острова… в городе нет никого, кто хотя бы частично поглотит удар. Люди обезумеют. Сколько нужно времени, чтобы они перебили друг друга? Или хотя бы ослабели достаточно, чтобы выбраться за пределы… города? А за чертой? Как далеко накроет откат?
