– Акварель, наброски?
– Нет.
– А петь умеете?
– Не слишком хорошо.
– Французский знаете?
Один уголок ее рта приподнялся кверху.
– Немножко.
Она откашлялась и стала перечислять список французских ругательств, настолько цветистых, настолько непристойных, что среди них даже нашлось одно-два, которых он никогда раньше не слышал.
Он с минуту таращился на нее, разинув рот.
– Да, положение дел действительно весьма печальное, когда юная леди может превзойти в сквернословии морского капитана. Или, может, просто курьезное. Я еще не решил. Где, скажите на милость, вы этому научились?
– Там и сям. – В ее улыбке отражались гордость и озорная радость от того, что она изумила его.
– Французские ругательства нельзя услышать там и сям.
– Можно, если меньше чем в пяти милях есть тюрьма, в одном крыле которой держали французских солдат.
– Ах да. – Он слышал, как жители Энскрама говорили о маленькой и относительно новой тюрьме и с признательностью, и с недовольством. Они, конечно, недовольны такой близостью к их домам отбросов общества, но определенно не против возможности подзаработать деньжат. – Полагаю, несколько отборных французских словечек неизбежно должны были просочиться в город. Стоит ли мне спрашивать, где и как вы умудрились подцепить их?
– Не стоит.
– Так я и думал. – Он встал и, положив палец ей под подбородок, приподнял лицо и вгляделся. Румянец вернулся к щекам, и уныние из глаз ушло. – Немного лучше?
При его прикосновении она замерла. Глаза метнулись к его рту.
– Да. Спасибо.
Не следовало ему вновь дотрагиваться до нее. Он знал это еще до того, как протянул руку. Но был не в силах остановиться. Как не в силах был не провести большим пальцем вдоль скулы и не вообразить, каково было бы попробовать ее на вкус прямо там, где кожа такая мягкая и тугая. Легкий поцелуй, короткое прикосновение языка, мягкое скольжение зубов…
Потребовалась огромная сила воли, чтобы дать руке естественно упасть. Желание отдернуть ее было почти таким же сильным, как желание обхватить пальцами затылок и привлечь Уиннифред ближе.
– Не за что. – Из-за рева крови в ушах голос его прозвучал приглушенно. – Если еще что-то нужно, только попросите.
Он сказал себе, что это предложение – немногим больше, чем простая формальность. Это то, что обычно джентльмен говорит леди перед тем, как уйти. Подозрение, что он в эту минуту согласился бы на любую ее просьбу, было старательно игнорировано.
Уиннифред ничего не сказала, словно и не слышала его. Глаза ее, осознал он с растущей неловкостью, были все еще устремлены на его рот.
Он сделал внушительный шаг назад.
– Ну что ж, если больше ничего…
Осознание, что он собирается уходить, кажется, вывело ее из задумчивости.
– Что? – Она коротко нахмурилась и, к его огромному облегчению, похоже, пришла в себя. – О да, постойте, я кое-что хотела бы, если это не слишком сложно. Вы завтра едете в город?
– Думаю, да. – Поручение за несколько миль. Он определенно поедет. – Вам что-нибудь нужно?
– Шоколад. До вашего приезда я его не пробовала, но теперь, когда попробовала, кажется, не могу остановиться. Никогда в жизни не пила ничего вкуснее. У меня осталось всего на одну чашку.
– Боюсь, то немногое, что я привез, – это все, что было в запасе у мистера Макдэниела. Следующая партия придет не раньше чем через… две недели.
– Две недели? Мы к тому времени уже будем в Лондоне.
Разочарование в ее голосе терзало его. Она не должна ждать до Лондона, и без того она ждала двенадцать лет.
