Ледяная река - страница 13

Еще мгновение я стою у двери и наблюдаю за Эфраимом, за его походкой, как у неуклюжего жеребенка, а потом захожу в дом посмотреть, как дела у Сэма Дэвина.

– Как наш пациент? – спрашиваю я дочерей сразу, как только оказываюсь внутри.

Меня окутывают теплый воздух и запах свежеиспеченного хлеба, прогоняя холодок внутри, который я ощущала с тех самых пор, как ушла из дома посреди ночи.

– Откуда ты про него знаешь? – Долли поднимает голову; ее глаза, такие же ярко-голубые, как у ее отца, горят любопытством.

– Новости разлетаются быстро.

Ханне и Долли двадцать и семнадцать – уже женщины, не девочки, с женской фигурой и формами. К ним стремительно приближается собственная жизнь за пределами этого дома. Скоро они перерастут меня, им станет мало быть только дочерями и сестрами. Скоро случится неизбежное, и они захотят стать женами и матерями.

– Ну так как он?

– Проснулся… – говорит Долли.

– …И есть хочет, – добавляет Ханна.

– И домой. Но мы заставили его остаться.

Сэм Дэвин здоровенный парень, который вряд ли слушается приказов, особенно если они исходят от девушек вдвое меньше его. Я удивленно приподнимаю бровь.

Ханна стоит у очага, пропуская через большой и указательный пальцы льняное волокно, идущее к веретену у ее ног. Тяжелое веретено скручивает волокно в льняную нить, а когда эта нить становится достаточно длинной, Ханна наматывает ее на бобину у основания веретена. На каминной полке стоят уже восемь аккуратных катушек – Ханна явно пряла все утро. На губах у нее играет улыбка. У Ханны глаза мои, в отличие от ее младшей сестры, – карие и шальные, как пыльная буря. Неудивительно, что она очаровала Мозеса Полларда.

– Я спрятала его штаны, – объясняет она.

Девочки усвоили мой тон и интонации; кроме того, они научились не только договаривать друг за другом фразы, но и, судя по всему, додумывать мысли. И теперь они по очереди рассказывают мне, что произошло, а я перевожу взгляд с одной на другую, стараясь не потерять нить разговора.

Долли стоит у кухонного стола и разделывает мясо к ужину. Темные кудрявые волосы убраны, руки ловко снуют туда-сюда.

– Он был просто в ярости.

– Не хотел пускать нас в комнату.

– Но потом уснул.

У Ханны тоже мои кудри, но светлые. Они убраны в косу, лежащую у нее на плече.

– Два часа уже спит.

– Совсем без сил был. – Долли перевязывает кусок мяса бечевкой.

– Слишком распереживался.

Я смеюсь, скидывая плащ и перчатки, потом спрашиваю, понизив голос:

– А куда вы дели его одежду?

Ханна кивает в сторону моей рабочей комнаты и беззвучно проговаривает: «Кипарисовый сундук».

Девочки с рождения окружены мужчинами. Отец. Братья. Бессчетные пациенты. Я никогда специально не учила их справляться с упрямой половиной человечества так, как учила зашивать раны, прясть лен и готовить на толпу людей; я рада, что они уже вполне овладели тонким искусством управления неподатливыми пациентами.

– Когда Джонатан его привез?

Девочки снова переглядываются, высчитывают время.

– Где-то в три… – начинает Ханна.

– Может, через час после того, как ты уехала к Бетси Кларк, – перебивает ее Долли.

– Мы еще спали.

Как повитуха и лекарка, я часто просыпаюсь посреди ночи от стука в дверь, от чьего-то отчаянного зова. От мольбы о помощи. Я научилась просыпаться мгновенно, да и моя семья давно смирилась с тем, что их сон нарушают ради бед наших соседей. Но сегодня утром, наверное, пробуждение было особенно тяжелым – вчера вечером девочки со старшими братьями допоздна были на осеннем балу. Бал для нашей молодежи устраивают раз в сезон, и это очень важная часть их жизни. Девочки только-только вернулись, когда за мной приехал Джон Коуэн. Но держатся они хорошо. Мои дочери больше привыкли к крови, травмам и кавардаку, чем многие врачи вдвое их старше.