Читать онлайн Ариэль Лохен - Ледяная река

Тело плывет вниз по течению. Но уже конец ноября, река Кеннебек начинает замерзать, вода кружит большие куски льда, сбивая их в кучи; от берегов лед протягивает чистые холодные пальцы в самый центр потока, хватая все, что проплывает мимо. Мертвеца и так уже тащат вниз промокшая одежда и тяжелые кожаные ботинки, и он покачивается в слабеющем течении, глядя невидящими глазами на полумесяц убывающей луны.

Погода этой ночью просто ужасная – пронизывающий ветер, леденящий холод, и чем медленнее течет река, тем быстрее она застывает, поймав мертвеца своей дремотной хваткой и раскинув складки его домотканой льняной рубахи бурыми лепестками увядшего тюльпана. Всего час назад волосы у него были собраны в пучок и подвязаны полоской кружева. Кружево он, разумеется, отобрал, и, может быть – никогда не знаешь, как судьба повернется, – если бы этого не сделал, то остался бы жив. Как будто было мало унижения. Иногда войны объявляются по менее серьезным поводам.

Перед смертью мертвец торопился, спеша убраться подальше, слишком уж скверно все складывалось, и будь он осторожнее, терпеливее, то услышал бы в лесу тех, кто на него напал. Спрятался бы, затаил дыхание и подождал бы, пока преследователи пройдут мимо. Но он был безрассуден и нетерпелив. Бежал, тяжело дыша, оставляя следы на снегу, так что найти его было несложно. Волосы у него в пылу драки распустились, кружево подобрали и сунули в карман, и теперь эти космы, темные, как грязь на речном берегу, спутались, кое-где прилипли ко лбу, а несколько прядей попало в рот, когда он последний раз изумленно охнул, как раз перед тем, как его бросили в реку.

Течение тащит его переломанное и скрученное тело еще четверть мили, а потом лед встает, река с усталым стоном засыпает, и мертвец замирает в пятнадцати футах от берега. Лицо в дюйме под поверхностью льда, рот открыт, глаза распахнуты от удивления.

Сильные морозы пришли в мэнский городок Хэллоуэлл на месяц раньше обычного, и – мертвец не мог этого знать, как и никто другой из местных жителей, – лед не растает еще очень много месяцев. Этот год назовут Годом долгой зимы. Он станет легендой, и мертвец займет важное место в этой легенде. Однако пока что горожане спят в своих постелях, в тепле и безопасности, а двери их домов плотно закрыты, чтобы не впустить раннюю суровую зиму. Тем временем вдоль берега реки, если приглядеться, можно увидеть в свете луны, как движется что-то темное и гибкое. Лиса. Она осторожно ступает на лед одной лапой. Потом второй. Лиса не спешит: она знает, как ненадежен лед, как реке хочется поглотить все, что можно, и затянуть в свои бурлящие глубины. Но лед не проламывается, и умный зверек потихоньку движется вперед, к мертвецу. Подбирается к тому месту, где тот лежит, закованный в лед. Смотрит на него, склонив голову набок, но мертвец не отвечает на взгляд лисы. Она задирает нос к небу. Втягивает воздух, чтобы понять, нет ли где опасности. Вдыхает острый запах мороза и сосен у реки, тянущийся издалека аромат горящих дров. Этого лисе достаточно, и она начинает выть.

– Не бойся, – говорю я Бетси Кларк. – За все годы, что я принимаю роды, у меня еще ни одна роженица не умерла.

Бетси смотрит на меня – глаза у нее широко раскрыты, на висках капельки пота – и кивает. Похоже, она мне не верит. Они никогда не верят. Каждой роженице кажется, что она вот-вот умрет. Это нормально. Я не обижаюсь. Во время родов женщина особенно уязвима. И особенно сильна. Как раненое животное, загнанное в угол и отчаявшееся, она то сжимается и уходит в себя, то выплескивает на окружающих свою боль. Все тело роженицы выворачивается наизнанку, это должно было бы ее убить. Как такое можно вообще пережить? Но каким-то чудом женщины выживают и продолжают рожать.

Молодой кузнец Джон Коуэн, подмастерье мужа Бетси, приехал за мной два часа назад, и я сказала ему, что нужно торопиться. Дети Бетси являются на свет необычайно быстро и необычайно шумно. Скользкие, краснолицые и вопят, как баньши. И при этом такие маленькие, даже доношенные, что попка целиком в ладонь помещается. Крошки. Джон воспринял мои указания всерьез и задал такой темп, что у меня до сих пор все тело болит от нашей лихорадочной скачки через Хэллоуэлл.

Я только-только приехала, все приготовила, а головка младенца уже виднеется. У Бетси схватки каждые тридцать секунд. Этот ребенок, как и предыдущие, торопится познакомиться с матерью. Хорошо, что у нее подходящее сложение для деторождения.

– Пора, – говорю я и кладу теплые ладони ей на колени. Осторожно разведя их, я помогаю Бетси сдвинуть ночную рубашку повыше, открывая живот. Он весь твердый, так его свело от схватки, а Бетси, сжав зубы, пытается не всхлипывать.

В родах женщина забывает весь свой прежний опыт. Каждый раз как первый, а посоветовать что-то могут только те, кто пришел помочь. Так что вокруг Бетси собрались женщины – мать, сестры, кузина, тетка. Роды – дело общественное, и когда у Бетси не хватает уже сил терпеть и она кричит от боли, все дружно берутся за дело. Они знают, что к чему. Даже те, которым ничего не поручено, находят, чем заняться. Кипятят воду. Поддерживают огонь. Складывают простынки. Самая что ни на есть женская работа. Мужчинам в этой комнате нет места, у них здесь нет прав, так что муж Бетси, чувствуя свое бессилие, ушел к себе в кузню – изливать свой страх и беспомощность на наковальню, приводить к покорности расплавленный металл.

Женщины работают слаженно, следят за тем, что я делаю, реагируют на каждое движение. Я протягиваю руку, и в ней оказывается влажная теплая тряпка. Вытираю выступившие кровь и воду, и тряпку у меня тут же забирают и заменяют свежей. Младшей из родни Бетси, кузине лет двенадцати, поручено стирать испачканные тряпки, кипятить чайник и доливать воду в ведро для мытья. Она занимается всем этим не морщась и не жалуясь.

– А вот и твой ребенок, – говорю я, положив руку на скользкую теплую головку. – Совершенно лысый, как и все предыдущие.

Бетси поднимает голову, морщится и, как только схватка ее отпускает, спрашивает:

– Значит, опять девочка?

– Ничего это не значит.

Крошечная головка толкается мне в ладонь, я не свожу с нее глаз, стараясь не нажимать.

– Чарльз хочет мальчика, – произносит Бетси, тяжело дыша.

«Не Чарльзу это решать», – думаю я.

Бетси скручивает очередная мощная схватка, и ее сестры подходят ближе, поднимают ее ноги и отводят назад.

– На счет три тужься что есть сил, – говорю я ей. – Раз. Два. Три!

Я смотрю, как накатывает схватка, вздымая ее живот.

– Давай!

Она задерживает дыхание, тужится, и между ногами у нее открывается еще пара сантиметров лысой головки. Теперь из ее тела показался верхний край крошечных ушек. Бетси некогда перевести дух – ее накрывает очередной волной, и эти волны безжалостно продолжают накатывать одна за другой, не ослабляя хватки, сжимающей ее лоно. Бетси тужится. Судорожно вдыхает воздух. Снова тужится. И снова. И снова. Кто-то вытирает ей пот со лба, слезы с лица, но я не отвожу взгляда от младенца. Наконец головка видна целиком.

Я осторожно двигаю руку, накрываю ладонью щечку и маленькое ушко.

– Теперь только плечи остались. Еще два толчка, и все.

Но Бетси все это уже надоело, она из последних сил тужится и выталкивает ребенка прямо мне в руки, а потом плюхается обратно на постель. Ребенок с характерным звуком высвобождается из ее тела, и единственной их связью остается скользкий серебристый жгутик.

Раздается тоненький гневный вопль, но женщины Бетси не аплодируют, не радуются. Они молча наблюдают и ждут моих слов.

– Привет, детка, – шепчу я, потом поднимаю ребенка так, чтобы Бетси его видела. – У тебя еще одна дочка.

– А-а, – удрученно говорит она и приподнимается на локтях, чтобы разглядеть ребенка.

Дела мои еще не закончены, и я неторопливо ими занимаюсь. Положив новорожденную между ног матери, я перерезаю пуповину ножницами. Как только эта первородная связь оборвана, я перевязываю пуповину шнурочком. Потом опускаю руки в ведро с водой, мою их, вытираю и, сунув большой палец в рот малышки, провожу им по ее нёбу. Волчьей пасти нет. Еще одно маленькое чудо, которое я записываю в уме при каждых успешных родах. Обтирая с извивающегося скользкого младенца кровь и мягкую воскообразную смазку, я поглядываю на Бетси – нет ли излишнего кровотечения? Но вроде бы все в порядке.

Женщины убирают Бетси волосы с лица, умывают, поят чуть теплым чаем. Они помогают ей сесть и переодевают в чистую рубашку. Готовят к кормлению.

– Ты такая красавица, – говорю я малышке, потом добавляю: – Смотри, как тебя любят.

Остается только молиться, чтобы это было правдой.

Чарльз Кларк так безумно хочет сына – это их третий ребенок за четыре года, – что, если он не поостережется, это стремление может убить его жену. А Бетси так хочет сделать мужу приятное, что никогда ему не откажет.

С матерью и ребенком, похоже, все в порядке, так что я заворачиваю малышку в чистую мягкую пеленку и протягиваю Бетси. Она подносит кулек к груди и шипит от боли, когда девочка берет сосок. Живот у нее снова сводит схваткой, и наружу выходит послед. Он меня тоже интересует – я обследую его, убеждаюсь, что цел, что в теле ничего не осталось. Тут тоже все нормально, и я бросаю послед в ведро.

– Еще кое-что, – предупреждаю я.

Бетси кивает. Ей не впервой.

– Потерпи. Всего несколько секунд. Но может быть больно.

– Ну давайте.

Я массирую Бетси живот, проводя основанием ладони в одну сторону, потом в другую, чтобы живот свело. Бетси морщится, но не вскрикивает, и вот уже дело сделано – ей остается только кормить ребенка.

– Как ты ее назовешь? – спрашиваю я.

– Мэри.

Это значит «горькая», думаю я, но улыбаюсь молодой матери в ответ, потому что именно это от меня ожидается.

Женщины моют Бетси и накрывают ей промежность чистыми сухими тряпками.

Половина пятого, до рассвета еще несколько часов, и помощницы прибирают последние следы беспорядка, а потом отправляются поспать хоть немного. На следующей неделе они будут приходить по очереди, чтобы позаботиться о Бетси и ее детях. Другой возможности отдохнуть у молодой жены кузнеца не будет.

Я снимаю испачканный фартук, снова мою руки, убираю выбившиеся пряди волос, а потом сажусь на краю кровати и выпиваю чашку чая – он уже остыл, мне принесли его, когда я только приехала. Несколько минут я наблюдаю за матерью и ребенком.

– Сказать Чарльзу, что все в порядке? – спрашиваю я.

– Да, – отвечает Бетси, – но если он злится – не говори мне.

– У него нет права злиться. Ты родила ему чудесного ребенка.

– Неважно, есть ли у него такое право или нет.

Я делаю глубокий вздох, чтобы успокоиться, потом говорю ей:

– Не беспокойся насчет Чарльза. Я о нем позабочусь, а ты занимайся дочкой.