Он резко откидывается назад, и похлебка выплескивается из ложки обратно. В глазах у него что-то мелькает – то ли ужас, то ли страх, а может, отвращение, – но потом он опускает голову и смотрит в миску, скрывая свои чувства.
– Зачем вам знать такие вещи?
– Я только что пришла из таверны.
Он резко поднимает голову и смотрит на меня. Я добавляю:
– Меня позвали осмотреть тело. Мне было бы полезно знать, что именно подо льдом видел ты.
– Мертвеца. Но это вы уже знаете.
– Да. Но ты понял, кто это?
Сэм не торопится отвечать; он сжимает зубы, видно, как он весь напрягся.
– Не сразу. Было темно. Солнце еще не взошло.
– Но не настолько темно, чтобы ты его принял за бревно или мусор. Ты догадался, что это человек.
– Ну, я увидел его лицо, оно было всего в дюйме под поверхностью льда, смотрело на меня в упор, когда меня вытаскивали. Под водой-то мало что было видно, просто какой-то темный комок. А вот снаружи все стало очевидно.
– И тогда ты его узнал?
– Я достаточно часто видел Бёрджеса, чтобы узнать его в лицо.
– Его повесили, Сэм.
Он сглатывает.
– Кто…
– Я знаю, кое-кто не прочь увидеть его мертвым.
С минуту он смотрит на меня, а потом задает очевидный вопрос:
– Например, Джозеф Норт?
Я наклоняюсь вперед и упираюсь локтями в колени.
– Без веревки такое трудно будет доказать. Я поспрашивала в таверне, но никто не видел веревки, когда его вырубали изо льда. В воде что-нибудь было? Ничего такого не помнишь?
– Нет.
Аппетит у Сэма Дэвина куда-то улетучился. Он опускает ложку в миску и отодвигает поднос.
– Я очень благодарен вам за доброту, мистрис Баллард. Правда. Но я пойду уже к Мэй, она, наверное, с ума сходит от беспокойства.
* * *
Когда Джонатан возвращается от Мэй Кимбл, которой рассказывал о происшествии, я выхожу на улицу поговорить с ним. Он подъезжает на телеге к калитке, слезает с козел и замечает меня.
– Я приехал отвезти Сэма домой, – говорит он.
– Что случилось вчера вечером?
У Джонатана, как у половины моих детей, отцовские глаза, и я вижу вспышку ужаса в этой глубокой чистой голубизне. Но всего на секунду. Потом он берет себя в руки и замыкается.
– Он провалился под лед.
– Я про бал. С Сайресом.
Джонатан не спал почти сутки, и, судя по тому, как он толкает калитку, чтобы войти, у него явно нет настроения разговаривать, но он знает, что я не дам ему войти, если не добьюсь хоть какого-то ответа.
– Бёрджеса не звали, но он пришел и устроил сцену, мы с этим разобрались.
– Слушай, Бёрджес мертв, так что мне нужен ответ получше.
Моему сыну двадцать шесть, он взрослый сильный мужчина с бородой, но я его мать и знаю наперечет все выражения его лица. Знаю, как он скрывает эмоции, отводя глаза. Как напрягает подбородок, когда нервничает. И плачет – всегда украдкой. Я все знаю. И в конечном счете Джонатану передо мной не устоять.
– Он схватил Ханну.
– Я знаю. Она мне рассказала.
Он слегка расслабляется, и я спрашиваю:
– Все видели эту драку?
– Ее невозможно было не видеть. Дело было посреди зала, музыка замолчала, и все столпились вокруг. Но он был жив, когда мы его выкинули. Можешь спросить кого угодно из тех, кто был на балу.
– Люди будут болтать, ты же знаешь. Так что лучше расскажи мне все.
– А больше нечего рассказывать.
Я не то чтобы не верю Джонатану, у меня просто есть ощущение, что он мне рассказывает только половину истории. Но дальше на него давить бессмысленно. Ему надо отвезти Сэма домой. Надо поесть горячего, добраться до теплой постели и отоспаться. А потом, может быть, он станет разговорчивее.
