– Хм? – Имтес с интересом посмотрела на вестника. – Ты это серьёзно? Нет, ну, в самом деле, ты действительно считаешь, что может быть будущее счастливое для всех? Ты настолько глуп, что в подобной глупости признаешься?
– Знаешь, Имтес, знаешь, моя дорогая, царица Нейтикерт, почему-то верила в эту глупость, – она даже точно знала, что либо всё для всех, либо ничего и никому. Страдание, значит для всех страдание, а радость – тоже для всех. Она не признавала избранность рая. Он знала только одну единицу измеренья – рай. Или – Ад! И все должны были этому подчиняться, пока не въедут, – что же им на самом деле надо! Мне кажется, что ты еще не въехала.
– И что же это такое нам тут вдруг стало надо? Ты это знаешь?
– Знаю! Всем нужен рай, поля Иалу, но… но, всегда за счет других. Рай каждому нужен, но только для себя. Ну, такова психология человека, – ну он не верит в рай, пока рядом не образуется ада. Для человека рай – в аде для другого человека.
– У вас там все такие?
– Разве у вас иные? По-крайней, мере ты именно такая.
– Да! У нас такие же. Но нас разделяют тысячелетия и мы вправе ожидать, что вы там, в будущем далёком, хоть чем-то отличаетесь от нас.
– А! – вестник махнул рукой. – Какое там. Но я не понимаю, если ты не хочешь мир улучшить, то за каким тебе бананом рваться к власти? Чего же ты хочешь?
Глаза Имтес вновь загорелись.
– Плевала я на мир! Я хочу власти! Полной и безраздельной власти. Я знаю совершенно точно, что с ней мне делать. Я уверенна, что распоряжусь ей лучше, чем другие. Я слишком долго ждала этого момента, чтобы упустить теперь его. Пеопи-Нефрикара был слишком стар для возможности влиянья на него и слишком древен для изменения порядка. Он относился к нам как к бабочкам и стрекозкам, порхающим по цветам – очень красиво, но это и всё. Меренра-Амтиесаф слишком уж рано ушёл за горизонт, и мы не успели овладеть им в полной мере, иначе не случилось бы такого. Он не привык еще слушать голос своих женщин, он по молодости лет считал, что мы только для услаждения его плоти, и больше ничего. Ему и в ум не входило использовать женский ум. Хотя даже наша малолетняя царица ему в интригах давала фору и предупреждала, да где там! Слушать повелителю девчонку, малолетку. Ну, да, умом ее он восторгался, как и всякий отец, но в слух принять… ну, это ж невозможно для мужского эго! А ты, думаешь, мы ему не шептали, не жужжали, не бормотали и не трандели, не зудели ежечастно? Да, блин, языки стерли, шепча о его «друзьях». А толку? Толку ни хера, потому, что Меренра-Амтиесаф был слишком молод, чтобы прислушиваться к нам и слишком благороден, чтобы поверить в предательство друзей. И еще, на беду его, слишком смел, чтобы кого-либо опасаться. А ты думаешь, Нейтикерт была бы другой, если бы ее отца не убили на ее глазах? А точно такой же была бы благородной дурой, начитавшись всех этих древних сказаний о героях. Но, а теперь с царицей… ну с царицей ты и сам знаешь ситуацию. И вот теперь! Теперь!
Имтес подскочила на ложе и схватила вестника за плечи.
– Ты! Теперь ты встанешь со мною рядом. У тебя, скотина, много знаний! Ты обязан это сделать, если только ты не болтун, если и вправду веришь в свои слова о лучшем мире. И ты сам знаешь, что вместе со мною сможешь это сделать. Или ты боишься крови? Ты трус?
Вестник покачал головой.
– Вот и славно. Мы будем действовать быстро и очень жестоко. Чем более жестоки мы будем в начале, тем спокойней будет жить страна потом. Нас ждут сражения, дальние походы и завоевания, великие строительства грандиозных сооружений. Ох, мой дорогой, если бы ты только знал, что я замыслила построить! Куду там Хуфу и Хефрен!
