Странник повернулся на живот и смотрел сначала на мир залитый солнцем, на людей, смотрящих на него, затем на синее небо, видневшееся в проеме входа, затем на уменьшающееся просто светлое пятно.
Затем носилки внесли в помещенье и поставили на пол, и странник повернулся вновь на спину и осмотрелся в подступившей темноте. Он уже плохо чувствовал руки и ноги, плохо ворочал языком и тяжело дышал. Пожалуй, именно вино дало короткую отсрочку, а теперь и она кончалась.
– Вот видите друзья мои. – сказал он склонившимся Хеприруре и Энеджебу. – Как все прекрасно получилось, вы первые, кто встретили меня в этом мире и вы последние кто меня проводят. Прошу вас воздержаться от плача, криков, воплей, так как скажу вам по секрету, что мне и без этого уж очень страшно, а я, вообще-то, намерен до конца вести себя достойно, как и положено порядочному парню. Теперь же обнимите меня быстро и идите и живите дальше. Живите, любите друг друга, размножайтесь.
Хеприрура все же дала волю чувствам обняв странника и расположившись на нем сверху терлась о него носом и шептала:
– О, Повелитель крокодилов, о, мой повелитель, о, крокодилов любимый повелитель.
Она хотела сказать «О, мой любимый», но запуталась в крокодилах и повелителях под воздействием нервного стресса. И, поскольку несчастная женщина, обняв свою несбывшуюся надежду, не собиралась, по-видимому, ее теперь отпускать, Энеджебу пришлось снять ее и отнести за порог входа в зал, где египтянка, не удержавшись все же от многотысячелетней привычки своего народа, упала лицом вниз и стала посыпать голову пылью. Кузнец вернулся, обнял странника и спросил:
– Что я могу еще для тебя сделать, друг мой?
– Оставь один мне факел.
– Может не один, а больше?
– Одного с лихвою хватит, как выйдешь из зала ударь что есть силы по той плите, где птица Бену, хорошо бы вот кувалдой. А снаружи вход завали камнями. Это все. Теперь прощай. А нет, еще не все. Вот как быть с этим? – вестник показал глазами на Хеприруру.
– Не волнуйся, я все понял. Эта маленькая женщина не будет знать нужды. – кузнец подумал, покрутил головой и с улыбкой добавил. – Ну, пока мы будем живы. Прощай дружище.
Однако кузнец тут же вернулся.
– Прости, что я надоедаю в такую важную минуту, но… скажи, что мне делать… ну что самое-самое,…а, то ведь я не знаю, что, же теперь нам делать дальше.
– Вот и славно, что не знаешь. А то ведь все те, что точно знали, как принести на землю счастье, принесли подземный ад.
– Но хоть что-то ты мне скажешь?
– Скажу. Скажу, как я это понимаю. Самое-самое это не давать одному смертному власти над другим, а для этого, постарайся не давать богатеть богатым и беднеть бедным и если не можете жить без власти, то пусть властвует один над всеми или большинство над меньшинством, но ни в коем случае не малая часть над всем. И еще одно – пусть дети получают почет за дела свои, а не за рождение.
Глава четвертая. Шаг в бесконечность
Через некоторое время после ухода Энеджеба гулко опустилась плита, закрывшая вход и отрезавшая окончательно от мира живых.
Вестник остался один на один с вечностью.
Там и только там сможет он найти свою прекрасную и жуткую любовь под именем царица Нейтикерт. Там она и пребывала все это время. Оттуда и позвала его на помощь, и он воочию увидел чудовищные события древней старины. Так все и должно было случиться, и так и должно было закончиться. Мир этот был почти реален. Но ведь настоящая реальность уплыла на барке времени уже к устью времени, как справедливо заметила царица. И все эти люди находятся в бездне Дуата. И если через тысячелетья он услыхал отчаянный зов, то, наверное, у Нейтикерт были к тому основанья. Вряд ли она испытывает там великое блаженство. Все, что происходило до сих пор, всего лишь краткий миг на пути в бесконечность.
