Атила будто очнулся ото сна.
– Духи?.. О да, да, конечно! Они поведали мне обо всем! – ответил он, недолго думая, – сработала его шаманская привычка. – Беги, передай людям, что сегодня мы проводим бедного Нэйгумэ на Верхнюю полусферу.
– Ты откроешь нам, кто погубил его?
– В свое время, – повторил Атила.
– Я понял, – кивнул Уту и побежал как мог быстро.
– Разбушевавшееся стадо оленей укротить куда проще, чем усмирить одно дитя… – проворчал шаман, заходя в урасу, такую величественную и роскошную, что по сравнению с ней любое жилище племени Древа казалось скромным тордохом.
Вождь Хадар и охотник Алантай вели разговор у очага. Атила уже знал, о чем они говорили. Увидев шамана, Хадар резко распрямился, его зубы засверкали в радушном зверином оскале.
– Дорогой Атила! Как же нам тебя не хватало! Давно ты вернулся в поселение?
– Только что… – прокряхтел шаман, оставляя свой посох на входе и позволяя служанкам снять увесистый бубен со своей спины. – Спешил к тебе, мой вождь. Духи предвещали мне очень необычные… Кхе-кхее… События…
– Нам не терпится услышать, что ты поведаешь нам, старый друг, – сказал вождь, провожая его к очагу. – Сейчас твоя мудрость нужна нам как никогда. Но твой путь был долог и опасен. Прежде согрейся у камелька11.
– Твоя правда, Хадар, – жалостливо простонал Атила, присаживаясь рядом с Алантаем и поднося ко рту деревянную чашку с шиповниковым чаем. – Мои путешествия даются мне все труднее. Боюсь, следующее станет последним, и я уже не вернусь в родное племя.
Пока он ел и пил, Хадар и Алантай молчаливо ждали. Подкрепившись, Атила искоса взглянул на охотника и, к удивлению для всех, произнес:
– Вижу, ты опечален гибелью Нэйгумэ, Алантай…
С удовлетворением наблюдая, как изменилось его лицо от этих слов, шаман сдобрил их притворной скорбью:
– Я подходил к поселению, когда дух медвежонка сообщил мне эту печальную новость. Ужасно, ужасно… Все в племени Древа знают, что вы были дружны как родные братья, и я уверен, разделяют твое горе.
Алантай был одним из тех, кто относился к Атиле с недоверием. На то были свои причины: Атила не раз ошибался в своих предсказаниях и, как это водится у шаманов, перекладывал вину на злых духов, притворившихся добрыми и одурачившими бедного старика. Алантай встречал такие оправдания язвительной насмешкой. Он не мог простить шаману страданий, которые тот причинял людям, советуясь с теми, кого никто кроме него не видел, и в своей неприязни к нему Алантай был непреклонен. Это злило Атилу. Племя почитало Алантая не меньше, чем Хадара, а в последнее время, может быть, и больше.
«Неровен час, выберут его вождем, и тогда старому Атиле придется худо…» – прикидывал шаман и, пусть даже ценой лжи, считал нужным склонить этого воина на свою сторону или избавиться от него при первой же возможности. Сейчас он чувствовал, что благодаря болтливому Уту и своей хитрости такая возможность у него появилась…
– Прибереги жалость для своих бесполезных духов, – огрызнулся Алантай, резко подпортив ему настроение. – Они только и могут, что смотреть, как кто-то умирает!
– Мы здесь не для того, чтобы обмениваться пререканиями, Алантай, – сказал Хадар, зная, что, если не вмешаться, все закончится шумной ссорой. – Ты пришел, чтобы рассказать, кто убил Нэйгумэ, – так закончи свой рассказ.
– Мне больше нечего сказать тебе, мой вождь. Ни зверь, ни человек не убивал его. Когда я нашел Нэйгумэ в пепле Бледной равнины, он просто… Лежал… – вспомнив то, что трудно было описать языком племени Древа, да и любым другим языком, Алантай рассеянно искал точку на полу.
