Уже в начале двенадцатого, если верить механизму дворцового изобретателя Даниэля-мастера, шут, в сопровождении королевского летописца и двух солдат, колесил по грунтовой дороге, поднимая в воздух клубы пыли, оставив за спиной крепостную стену столицы Королевства серединных земель.
***
Телегу трясло на ухабах. Глупая лошадь то и дело пыталась уйти в поле, чтобы сорвать и сжевать какой-нибудь колокольчик или ромашку. Возницу она совершенно не хотела слушать, от чего шут ругался на чем свет стоит.
– Тупая скотина! Прямо ехай! – но гнедая только шевелила ушами и отгоняла хвостом надоедливых слепней. – Да что ты будешь делать?! Точно мяснику отдам, он из тебя фарш накрутит!
Кобыла словно поняла его слова, дернула телегу и убыстрилась. Стражники в телеге повалились на солому, звякнув доспехами и оружием. Шут улыбнулся и вновь замурлыкал какую-то мелодию. Мимо проплывали цветущие луга, на которых паслись коровы, козы и овцы. Вокруг порхали бабочки, по небу проплывали облака. Весельчак откинулся на спину, оторвал соломинку и засунул ее в рот. Едва он прикрыл глаза, как телега остановилась.
– Какого лешего?! – приоткрыл один глаз шут, а солдаты схватились за алебарды.
Но на опасность не было и намека. Посреди дороги сидела старуха. Она громко причитала и яростно жестикулировала. Гвардейцы переглянулись.
– Ведьма, – прошептал один и крепче сжал древко оружия.
– Сам ты ведьма, – сказал другой, поправляя шлем. – Это та самая, у которой муж с ума сошел. Жена старейшины из Большой пахоты, что за лесом.
Шут сел, покачал головой и отдал распоряжение своим сопровождающим.
– Посадите старуху на телегу, не бросать же ее здесь. Она таким темпом до дома к первому снегу доковыляет.
Гвардейцы зычно заржали. Они спрыгнул на землю, прогремев доспехами, подхватили бабку и усадили на солому. Под ворохом сухой травы кто-то ойкнул. Все уже и думать забыли о королевском летописце, который мирно почивал на дне повозки. Он вылез наружу, кивком поприветствовал бабку и осмотрелся. Та глянула на сухого вида паренька в помятом бархатном берете, коим оказался слуга пера и бумаги, и наградила его проклятьем.
– Мы еще не приехали? – спросил тот.
– Нет, – ответил шут. – К вечеру будем, – и, не глядя, обратился к старухе. – Тебя как величать-то?
– Апполинария, милок. А тебя?
– Милок – самое оно, – стражники усмехнулись. – А что, мать, часто ли такая беда с твоим дедом случается?
Бабка открыла беззубый рот и призадумалась.
Летописец за это время порылся в соломе и извлек оттуда узелок с письменными принадлежностями, где хранилась чернильница и набор гусиных перьев, и огромную потрепанную книгу, в которую заносилось все, что случалось в королевстве, во всех мельчайших подробностях. Стоит заметить, что при нынешнем служителе королевской библиотеке это уже четвертый том, а сколько их пылится на полках – и не сосчитать! Паренек поправил берет, открыл книгу посередине и приготовился записывать очередную историю.
– Мать, очнись! – прикрикнул шут, понукая кобылу.
– Ась? – встрепенулась та, поправляя платок, из-под которого выбивались седые пряди. – Ну да… Не замечалось ним такого ранее. Он уже лет пятьдесят, как не больше, в старостах ходит. Всегда спокойным был, рассудительным. И плуг починит, и борону, если мастер в запой уйдет. Все у него при деле всегда ходили. И чего на него нашло? Не знаю. Выпил вчера, вроде как обычно, три чарки.
