– В кузове… Растрясло всю…
– Ну вот… Тань, да ты кипятку-то в ведро плесни, чтобы тёплая была. Холодрыга же на дворе, застудится…
Через полчаса они сидели за столом, и Шуре, в первый раз с того дня, как весною пришла похоронка на её сводного брата Афанасия, было наконец спокойно и хорошо, потому что новые подруги приняли её как равную, потому, что с кожи и волос наконец была смыта противная липкая глиняная грязь, потому, что варёная картошка была горячей, и эту картошку можно было щедро обмакнуть в соль… А ещё потому, что жизнь Шуры – по крайней мере на ближайшее время – наконец-то определилась.
– Ну да… Шла, шла, пирожок нашла… По чистому полю с анютиными глазками, через синие реки с берёзовыми мосточками, под голубыми небесами с весёлыми ласточками, и – повстречалась. На земляничной полянке, надо полагать, – прокомментировал я начало легенды, изложенное Николаем, – точно, да… как в сказке.
Конечно, Николай услышал иронию в моих словах.
– Про берёзовые мосточки – поэтично, у вас талант… Да я понимаю, о чём вы, – проговорил он, задумчиво разглядывая своё отражение в лужице, растёкшейся по асфальту под нашими ногами, – то есть, о чём – это я формально понимаю, а как это в реальности – даже и представить себе не могу. В том смысле, что вот так – взять, выйти в чисто поле с котомкой за плечами, и куда-то идти не знамо куда от догоняющей тебя линии… Фронта, между прочем. Я ведь предполагаю, по какой дороге она ушла. Там и сейчас просто пыльный просёлок. Асфальт, потом уже, по другой дороге проложили, а раньше в райцентр там ходили… Шура, конечно, в райцентр пошла. Всё-таки железная дорога, власть какая-то… Только это сорок километров, между прочим. Пусть даже летом… Сколько может унести двадцатилетняя девочка в котомке за плечами? При том, что, наверное по большей части босиком шла, чтобы какие-нибудь единственные башмаки не разбить… Мы вот с ребятами, в благословенном студенчестве… в походы на выходные ходили, а на самом деле – водки попить и побезобразничать. Пешком – от трамвая до электрички, ну и от электрички километров десять. В глушь, так сказать. Ну, пусть на три дня ходили. Так у пацанов рюкзаки были килограммов на двадцать, у девчонок на десять… Хорошо, минус водка… Всё равно. А ежели – незнамо куда? Если сказать, что люди другие были – так это ни о чём…
– Ни о чём? Наверное, и ни о чём, если в анатомическом смысле. Только я тут вашего Платона вспомнил, как он человека определял…
– Это вы про «Тимея», что ли? Про голову? – неожиданно нервно отреагировал на моё замечание новоиспечённый земляк, как если бы я его ни с того ни с сего ущипнул за ляжку, – ну, он же это не в анатомическом смысле, он же идеалист скорее… У него как. Наверху – Ум – Творец, от Ума происходит мировая душа, и соответственно мировое тело, в совокупности космос, от них – человеческие душа и тело, в совокупности человек. А ниже уже мухи и камни. То есть, сначала идея, а от неё – материя… Древность эдакая, давно раскритикованная и истлевшая в пыль. Всё тихо и спокойно, живи себе, да потребляй с удовольствием здесь и сейчас… А тут неудобство – астроном этот озабоченный, с этим своим «Фронтирс» … Вот вам и древность, получите и распишитесь.
– Именно. Тогда получается, что всё-таки – другие. Они – другие. Или, правильнее сказать, что мы – другие, потому что они ближе к началу, а мы… мы к концу.
