Потому нет смысла к кому-то привязываться. Нерентабельно тратить на кого-то все свои силы. Не нужно потому помнить, вспоминать ничего, что касается конкретных людей.
Потому не надо развешивать в опустевшей рубке портреты своих детей, жен, друзей, врагов.
Только долгий длинный путь сквозь столетия и тысячелетия в полном одиночестве, в неизвестности, далеко от транспортных, временных и патрульных путей… Или просто стояние на одном месте. Зато есть бесконечно много времени обо всем подумать, все переосмыслить.
Великий Космос! Дай мне силы!
1998.
– Толик! Ну, Толик! Да проснись же! Толик!
– Аа-а-а… – Волков зевал так громко, что заглушал крик из браслета. Вчера был трудный день, – устал сильно. А теперь этот «раненый орангутанг» кричит что-то там. – Не кричи в ухо, а то сапогом в тебя кину!… – только и смог он ответить от разрывающей рот зевоты.
– Толик! У меня дочь родилась! Я стал папой!
– Проздравляю с днём варенья… Тьфу, блин, ну, т.е. поздравляю. А какого пола? Мальчик или девочка? – м-да, я еще точно не проснулся.
– Ты головой подумал? Дочь какого пола бывает? – сквозь хохот еле смог выговорить счастливый папаша.
– И фамилию её уже тоже сказали? Или потом скажут?
– Ха-ха-ха! – Валик уже не мог даже говорить от хохота, от счастья, от восторга. Он только булькал хохотом в разговорник и не мог остановиться.
– А ты днем или утром не мог позвонить? Чего ты так кричишь среди ночи, если даже фамилию еще не знаешь? Может это не твоя дочь?
– Да иди ты в горы! Тоже мне, знаток деток! Я и звоню к тебе днем, – это у нас ночь. А ты, наверно, опять все шторы и жалюзи в своей комнате закрыл, от света спрятался?
Да, похоже, что сквозь запертые ставни слабо пробивались довольно интенсивные личики света. Но для этого надо было хотя бы открыть глаза. Значит, я ставни просто и не открывал вчера, когда завалился спать с дороги. Да, уж, иностранцу трудно объяснить необходимость наличия ставен…
– Валёк! Я не знаю, что там на дворе. Ты уж извини, – я, кажется, начинал приходить в себя ото сна. – Я…
– Да понял я, понял, что ты спал еще. И что устал, и что… Словом, ты проснулся уже? Просыпайся, Волчара ленивый! Хватит спать!
– Да, кажется, проснулся. Передавай мои поздравления Авроре. Когда можно вас по вашим законам навестить и дитя посмотреть? А то я как-то не удосужился такие мелочи узнать, что там по вашим поверьям и брачным законам положено.
– Да приезжай хоть сегодня!…
– Не, я сегодня умываться не хочу, поэтому сегодня не приеду, – уже сознательно пошутил я. И выслушал очередную порцию хохота. Конечно, если я прямо сейчас выйду из дома, то это не факт, что я доеду хотя бы за 2-3 суток. Никто же еще не просчитывал ни попутный транспорт, ни транспортные потоки и перекрестное время отправления. И наличие свободных билетов… Ладно, разберемся. Если понадобится, я и на хвосте или фюзеляже долечу. Шутка…
– Толик. Словом, как только со своими «горячими» делами развяжешься, приезжай. Мы с женой будем тебе очень рады.
– И чего это я в тебя такой влюбленный? – сказал я в трубку перед окончанием разговора, чем вызвал очередной приступ смеха с той стороны. Он же не знает нашего любимого киношного героя Попандопуло. Да, понятно, ему теперь можно и палец показать, – и он будет смеяться.
Были такие случаи в моей жизни, особенно в детстве. «Смех без причины, – признак дурачины. Ты ему хоть палец покажи, и он будет смеяться», – эту фразу нам с братом родители сказали давно, и запомнили мы ее надолго. Особенно когда мы с братом от чего-нибудь начинали много и долго смеяться. Часто вместе с родителями. Потом мама и папа уже переставали смеяться, а мы, дети, продолжали. Папа и мама, глядя на нас, опять начинали смеяться. И если мы в тот момент ослабляли смех, то мама или папа показывали нам просто указательный палец (в открытую или типа исподтишка), и наш с братом хохот возобновлялся.
