Я, по правде сказать, в универе
Всякой мистикой просто болел.
Помню, в старой высотке у храма
Собирались под взглядами звезд.
Были байки травить мастера мы —
Только это же все не всерьез.
Нам для смеха призвать было равно
Что Баала, что дух Джигурды,
А пентакли в кругах и подавно
Оставались как наши следы.
Но того, что нашел в подземелье,
В жизни встретить я не ожидал…
Может это мираж? В самом деле!
Я уже двое суток не спал.
Вот и видеться стало чудное…
Вдруг – от страха сдавило в груди.
За спиною шаги. Что такое?
Я же был совершенно один!
Я – прыжком за ограду косую
И залег от испуга немой…
На крыльцо, озираясь и хмурясь,
Вышел давешний сторож с клюкой…
Отряхнулся и резвой походкой,
Будто и не хромал никогда,
Припустился дорогой короткой
До забытой усадьбы пруда…
Тут сознанье в конец помутилось.
Как во сне я лежал недвижим.
Но собрал все последние силы
И, скрываясь, помчался за ним…
Выл безжалостно ветер колючий,
Прямо под ноги ветки клоня.
Продирая свинцовые тучи,
Серебрила украдкой луна.
Сквозь бурьян по заросшему парку
Под свистящий отчаянный гул
Я спешил, как непоротый сталкер,
Спотыкаясь на каждом шагу.
Сторож бодро шагал, не отстать бы,
Не взяла б силуэт его тьма.
Как ни странно, мы шли не к усадьбе,
А левее – к подножью холма.
Век назад у села в изголовье
Всё молитвы звучали на нем,
А теперь – только остов часовни
Там покоился каменным сном.
Но сейчас это тихое место
Благодать и покой не несло.
Серым дымом окуталось тесно,
Будто смерти голодным крылом.
Била молния, не уставая,
Разлетаясь холодным огнем,
И крикливая черная стая
В исступленьи ходила кругом,
В один миг на глазах нарастала,
Осаждала и купол, и крест,
Всю округу надорванным граем
Содрогая до самых небес.
Я бежал, что едва не прискоком,
Поспевая за сторожем вслед.
Вдруг в одном из часовенных окон
Тонкой вспышкой затеплился свет.
Сторож встал, на мгновение замер.
Но вдохнул, вытер насухо пот,
Крепко сжал свою палку руками
И решительно двинул вперед.
Свет все ярче. Вдруг – целое пламя
Принялось жадно стены лизать.
Что творилось в покинутом храме?
Страшно… страшно хотелось узнать.
Силясь тихо шагать по осколкам
Штукатурки, стекла, кирпича,
Я вошел… То, что дальше, мне только
Говорить на приеме врача.
С грозным видом, надменно сердитым,
У окна в окруженьи зеркал
Дядя Леша, мой школьный учитель,
В пентаграмме горящей стоял.
А напротив – согнувшийся сторож,
Словно зверь в ожиданьи броска,
И в руке его бледным узором
Еле видно мерцала клюка.
Взмыло пламя под самую крышу
И растаяло тонкой струной.
Дядя Леша с насмешкою вышел.
«Ты ничтожество передо мной!
Вор! Изменник! Дешевый проныра!
Чтоб твой посох навеки прогнил!
Столько лет я скитался по миру
По следам твоей жалкой родни!
Столько лет я искал твои связи,
Всех, кто спрятать его бы могли.
Столько дыр и трущоб я излазил
И дошел до смоленской земли.
Я здесь жил, не теряя надежды,
Сто путей и дорог перебрав.
Ведь в сам город меня, как и прежде,
Не пускает Смолигов Триглав.
Сколько лиц на себе перемерил!
Ну и что же в итоге узнал?
Оказалось, что все это время
Ты его здесь, в Аполье скрывал!»
Дядя Леша кричал, свирепея,
Ударяя о пол сапогом.
Из-под ног его черные змеи
Расползались шипящим клубком.
«Зря ты здесь», ему сторож ответил,
Своей палкой водя у земли.
Змеи жались от бледного света
И вплотную к нему не пошли.
«Знай, что сила твоя колдовская
На сей раз меня не поразит.
И печать, что тебя не пускает,
Этот город от зла сохранит!»
«Полно, Яшка, задиристый школьник.
