У Коллинских ворот они спешились и принялись пробиваться сквозь толпу, запрудившую всю проезжую часть. Возмущенные зеваки подняли крик:
– Эй, центурион, всю ногу отдавил!..
– Так бы тебе кто-нибудь по шее двинул!
– Ты погляди, как он лезет! – возмутился кто-то. – Лучше бы ты на Децебала[32] так лез!
Метелл резко обернулся, чтобы поглядеть на человека, кинувшего ему этот упрек, но неожиданно его конь жалобно заржал и кинулся в сторону, так как какой-то хулиган сунул ему в ухо клок горящей пакли. Поспешив за конем, Клавдий ненароком задел высокого рослого мужчину, который, закутавшись в плащ и опустив на глаза капюшон, стоял у стены. Он резко оттолкнул Клавдия, а когда тот обернулся, – замахнулся, чтобы ударить. Метелл схватил его за руку и в то же мгновение почувствовал, как несколько рук схватили его и в бок уперлось острие стилета. Он не сопротивлялся, потому что взглянул в тяжелые серые глаза обидчика, взглянул и выдохнул:
– Ты?
– Отпустите его, – распорядился мужчина и слабо улыбнулся. – Рад видеть тебя, Клавдий.
– Здравствуй…
– Марк, – предупредил тот. – Зови меня просто Марком.
– Не ждал увидеть тебя здесь… Марк.
– Я и сам не думал оказываться здесь, но как видишь…
– Ты кого-то ждешь? Я не мешаю тебе? Тот покачал головой.
– Здесь ждут все. Все ожидают зрелища. Но если чернь жаждет насладиться видом человеческого страдания, если они мечтают оплевать, облить грязью то, пред чем еще вчера преклонялись, поиздеваться над тем, что во много раз выше, чище, святее всего на свете… то я желаю иного, Я мечтаю увидеть хоть одного, единственного из миллиона больших и малых наших богов. Я аду, что он спустится с олимпийских высот и поразит громом и молниями нечестивцев, осмелившихся поднять руку на самое чистое и прекрасное, что у нас было.
Вдали толпа заволновалась и зашумела.
– Что здесь происходит? – спросил Клавдий.
– Казнят весталку, – ответил кто-то.
Недоумевая, Клавдий взглянул на Марка и тот утвердительно кивнул:
– Казнят Корнелию.
Клавдий был наслышан о скандальном процессе, который затеял император против жриц богини Весты, обвинив их в разврате.
– Так она созналась?
– Ей не в чем было сознаваться, – отрезал Марк. – Вся её вина заключалась в том, что она вступилась за трех несчастных старцев на которых разгневался наш царек, воистину ничтожнейшее из двуногих. А началось все с того, что… Посмотри, вот она!..
Процессия приближалась. Впереди важно шествовали жрецы-понтифики в белых тогах, окаймленных пурпурной полосой, так называемых «претекстах» и с жезлами в руках. За ними следовали фламины в островерхих шапках, к которым были прикреплены оливковые ветви, увитые шерстинками, далее следовали «арвальские братья» в белых повязках и венках из колосьев. Идущие за ними солдаты несли на носилках тело, обернутое в серую ткань и туго обвязанное ремнями. Последышей шли жрицы-фламиники в данных столах снежной белизны. В высокие прически насупленных жриц были вплетены яркие ленты, придерживающие воткнутые в волосы гранатовые ветки.
– Кто сказал, что сентябрь беден на праздники? – горько прошептал Марк. – Гляди, какой забавный праздник наш царь устроил для народа.
Они подошли поближе. Несколько слуг Марка, старавшихся держаться незаметно, прошли вперед и расчистили им путь, И стоя в первом ряду, они увидели, как носилки опустились у городской стены, где часть кладки была разобрана и зияла мрачная черная пасть подземелья, Жрецы развязали веревки и сорвали ткань. Толпа единодушно вздохнула и придвинулась,
