– Прости меня, – сказал Клавдий, поднимаясь,
– Сын… родной сын попрекает меня происхождением, – с горечью говорил отец. – Да, мы – тень этого имени. Да, твой родной дед был рабом истинных Метеллов. И за верную службу был награжден ими и отпущен на волю. Они даровали ему свое имя, но разве он опозорил его? Правда, он занялся торговлей – не всем же идти воевать. Он торговал солью, рыбой, соусом – и тем заложил основы нашего сегодняшнего благополучия. А чем хуже твой отец? После страшного Неронова пожара я целый месяц кормил весь квартал. И Нерон даровал мне за это римское гражданство. Не думай, что оно обошлось мне очень дешево. Оно не менее заслужено, чем то, которое покупают за деньги. Разве я не бросил целое состояние, продвигая отца нынешнего цезаря? И Веспасиан заметил меня, отличил, даровал золотое кольцо и всаднические полосы на тунику. И после этого сын… родной сын…
– Я не стыжусь своего происхождения, – сказал Клавдий, походя к нему. – Но я заметил, чем чаще я появляюсь в высших кругах, тем ощутимее мне дают понять разницу между нами и ими.
– Да, разница есть, – желчно признал отец, – не каждый патриций может похвастать таким состоянием, как у нас.
– По при чем тут деньги! – воскликнул Клавдий. – Разве я сам – не мог о себе позаботиться? Ты же знаешь, почему я ушел в армию, почему не хотел возвращаться в город. Я ничего не хочу покупать и не буду ни кому продаваться. Сколько ты заплатил за это?
– Ни асса, уверяю тебя. Я просто переговорил с одним своим старым другом.
– С кем?
– С Титинием Капитоном. Он сейчас в силе у принцепса.
– Все ясно, – помрачнел Клавдий. – Ценю твою откровенность. Разумеется, этот благородный человек не взял с тебя ни асса, если ты простил ему те два миллиона, которые он нам задолжал.
– Не простил, а лишь немного отсрочил…
Клавдий махнул рукой и пошел в баню.
Истекая потом в парилке-пропгимнии, он думал, что отец в общем-то рассудил правильно: со всесильного секретаря императора столь большую сумму так просто, через суд не взыщешь. Гораздо проще самому попасть под суд на основании вздорного доноса. Логичней было попытаться добиться себе каких-либо благ под залог этой суммы. Однако Клавдия не переставала бесить отцовская привычка все решать за него. Еще в ранней юности он выказал крайнее отвращение к торговле, и тогда отец принялся продвигать его в магистраты. Клавдий гордо ушел в армию, но отец исхлопотал для него теплое местечко в городских когортах, Тогда юноша обратился с рапортом на имя императора и пошел в действующую армию простым войсковым трибуном. И уж в Германии и Дакии он без чужого покровительства завоевал себе золотой венок на голову и серебряные медальоны-фалеры на грудь, и из «полугодового» трибуна сделался «полным», а вскоре и префектом легиона, откуда рукой подать было до легатов. В последние три года Метелл фактически был командиром легиона. После восстания Антония Сатурнина император панически боялся волнений в войсках, менял и перетасовывал легатов, приставлял к ним шпионов и по малейшему доносу смещал и отдавал под суд. В таких условиях должность префекта легиона, заместителя легата, была значительно спокойнее, чем командирская, если только могло быть хоть какое-то спокойствие на двухстах милях границы, охрана которой была поручена Первому Германскому легиону. Втихомолку там велась самая настоящая война, отличавшаяся от прочих лишь тем, что о ней предпочитали не сообщать, жрецы не возносили молитв за победу римского оружия, жертвам не воскуряли фимиам, а победителям не устраивали триумфа. Мир, который император заключил с племенем хаттов, никого не мог обмануть. Риму он был нужен лишь для того, чтобы всей силой обрушиться на Дакию и раздавить ее. Но после того, как и эта война была проиграна, а дакийский царь Децебал вынудил римлян платить ему дань, о новой войне с германцами уже не помышляли. Домициан же объявил себя победителем и торжественно справил триумф, ограбив, по пути на родину, союзные города.
