Вечерами из родительской спальни доносился сдержанный шепот. Лизу бабушка старалась развлечь чтением, но часто сама замолкала на полуслове, прислушиваясь к разговору.
– Очерствели все, Лизушка, – вздыхала Мария Васильевна. – Сердца просто каменные…
Но Лиза чувствовала: мать боролась за ее счастье. Отец все чаще задерживался после лекций, приходил поздно, по выходным пропадал неизвестно где, от ужина отказывался.
– Не иначе, прикормили нашего касатика, – горевала бабушка. – Ему и так нелегко…
К осени все благополучно утряслось. Лиза краем уха слышала, что бабушка Кира для внука отвела удобную комнату с письменным столом, с окном на запад, прописала. Артем Сергеевич хлопотал с бумагами, с усыновлением и пытался пристроить сына в университет, но Сережа успешно сдал экзамены в монтажный техникум, слишком низкий аттестационный балл не позволил ему замахнуться на более престижное заведение. Артем Сергеевич охотно пообещал поддержку, если Сережа надумает учиться дальше, и сын понимал: с таким отцом перед ним открывались необозримые перспективы.
Лиза впервые почувствовала укол ревности, когда перед сном отец присел к ней на кровать и вместо ее успехов заговорил об успехах Сережи. Отец показался ей чужим и сильно постаревшим. Раньше они могли разговаривать молча, хорошо понимали друг друга, и минуты тишины ценили больше, чем нескончаемое пустозвонство. После суматошного лета они снова вернулись к бессловесному диалогу, и дождь за окном аккомпанировал странному дуэту. Одно осталось неизменным – улыбка Арлекина, как подтверждение того счастливого отпуска, когда Лиза владела отцом безраздельно…
Осенью в детском саду произошли перемены, малоприятные, но закономерные. К танцам, рисованию, хоровому пению и счастливому ничегонеделанию добавилась дошкольная подготовка. Детей посадили за столы как за парты, раздали тетрадки с карандашами, на белой стене, где раньше висел плакат с неунывающим Незнайкой и его верным другом Гунькой, появилась азбука. Дети приуныли, причем все без исключения. Маха, так та и вовсе, на грудь уронила голову, руками обхватила налитые, загорелые плечи и заревела по-бабьи – с неподдельным горем. Еще две девочки присоединились к ее плачу тихими всхлипываниями, но смятение охватило всех. Одна Лиза знала буквы, но ее по понятным причинам не спрашивали. Вернувшись в садик, она продолжала хранить молчание.
Если вам понравилась книга, поддержите автора, купив полную версию по ссылке ниже.
Продолжить чтение
