Маха все делала с первородной жадностью, с некоторым азартом. Сравнивала, как у других, и обладала нескромным желанием победителя, но победы ей перепадали редко. Пела Маха грубо, в ноты не попадала. В танцах отставала, наступала партнеру на ноги, а карандаши в ее руках сами ломались от сильного нажима. В одном никто не мог Маху превзойти – в аппетите. Лиза, зная за подругой такую слабость, картофельного пюре накладывала ей больше, полнее наливала компота, а в кармашек платья прятала лишний пряник. Маха слыла сладкоежкой, ела жадно, запивала взахлеб, жуя быстро и быстро глотая. Повадки ее бабьи Лиза поначалу пыталась даже перенять, до того у Махи выходило все ловко и слаженно, по-хозяйски. Но дома заметили странность, вовремя пресекли.
– Что ты, Лизушка, ложку всей пятерней ухватила. Пальчиками, пальчиками возьми…
Вдвоем им было хорошо. Дочки-матери разыгрывали как по нотам. Маха легко вживалась в роли сложные, требующие емких монологов с нецензурным добавлением. Лиза играла роль покорную, уступчивую, где слова были совершенно не нужны. Вдвоем им было весело, и смех часто обоюдно-радостный благословлял их союз. Многие детишки просились в игру, но в закуток, отгороженный стульями, посторонних не допускали. Маха ревностно следила, чтобы никто не увел у нее Лизу – единственную девочку, с которой она подружилась.
Дуэт распался, когда в группу поступил мальчик Виталька. Лизе новенький сразу понравился редкой индивидуальностью: вместо верхней губы – заячья, вывернутая вовнутрь, словно кто ножом вырезал, черная дыра зияла под носом, иногда подтекала. К новичку Лиза присматривалась два дня, на третий сама подошла, взяла за руку и отвела в закуток. Образовалось у них трио: немая, малахольная и юродивый. Ради Витальки девочки пересмотрели игровой репертуар, добавили персонажей, но классика возобладала. Дети копировали взрослых, светлыми душами примечали тонкости семейных отношений, и от этого игра казалась еще интересней.
Маха главенствовала с упоением. Как заправский режиссер перед завтраком распределяла роли и уже дальше строго придерживалась утвержденного сценария. Реплики придумывала на ходу, монологи проговаривала четко, за всех озвучивала тройственное действие, пользуясь всеобщим доверием. В житейском опыте Махи никто не сомневался.
Новый друг оказался щедр на доброту и покорность, как и ее отец. «Женой» Маха старалась быть заботливой и справедливой, намного лучше мамы Любы. Вместе с Лизой она заботливо подтирала «мужу-отцу» слюну, вытекающую из черной дыры, подкармливала припрятанным с обеда белым хлебушком, ревностно опекала от назойливых мальчишек. Моментами Виталька из-под девчачьей опеки взбрыкивался, уходил «в люди», но через время возвращался. Тогда Маха с победоносным видом вручала ему красную машину и на зависть мальчишкам назначала главным пожарным.
Отработанные на куклах, голых пупсах и плюшевых медведях игры понарошку с появлением Витальки утратили первоначальную прелесть. Девочек настолько захватил неизвестный доселе натурализм, что бедный Виталька подчас раздваивался между громкими повелениями «жены» и немым укором «дочери». Тогда он бросал игру, садился на стульчик и дулся. Практичная Маха давала ему время, терпеливо выжидала, потом меняла тактику, и все начиналось сначала.
В игре Лиза забывала о проклятом мутизме. Увлекшись процессом, она иногда вставляла свою немногословную реплику, и преданная Маха в угоду соглашалась. Иногда они о чем-то шептались в уголочке, сидя на корточках, словно заговорщики, чтобы никто не подслушал. Вечером, когда за Лизой приходила бабушка, воспитательница победоносно докладывала:
