Я подошел к двери, что вела в комнату, которую Аня называла мастерской, и в которую мне ни в коем случае нельзя было никогда заходить. Таковы были правила нашей игры, и я их принимал без толики сомнения. Дверь всегда была закрыта на ключ, а ключ всегда был при Ане. Но в этот раз, впервые, дверь была приоткрыта. Через образовавшуюся щель нельзя было что-либо разобрать издалека, только подойдя вплотную. Мне было волнительно. «Может быть это часть игры?» – подумал я – «Только в чем смысл? В том, что дверь приоткрыта, но мне как прежде нельзя переступить через ее порог или теперь мне можно ее распахнуть и зайти в тайную комнату?» Мне нужно было найти правильное решение.
Я закрыл дверь и уселся на пол, облокотившись на нее спиной. «Я в любой момент могу ее открыть. Только стоит ли это делать? Ушла ли Аня специально, оставив дверь приоткрытой? Но ведь она ее не открыла полностью, а лишь приоткрыла. Что это могло означать? А вдруг она по ошибке забыла ее запереть, просто забыла и все?». Тогда у меня было слишком много вопросов. Главным направляющим в нашей игре всегда была интуиция. И только ей можно доверять, не опасаясь ошибки – она исключена. Когда дело касается двух близких людей, близких настолько, что усредняется их модель поведения, поглощая взаимные привычки, оттенки голоса, и уже подстроенные биоритмы выстраивают один общий метаболизм, – вы меняетесь где-то на уровне подсознания и ДНК. И самый надежный способ узнать ответ, при невозможности задать вопрос, – интуиция.
Я решил не открывать дверь.
Поднимаясь с пола, я задел спиной торчащий из замочной скважины ключ. Оказалось, он был там, а я на него не обращал внимания. От поворота ключа против часовой стрелки механизм замка щелкнул. Этот звук означал одно – я не узнаю, что находится за дверью, которую теперь уже охраняет металлический сторожевой. Пароль для охранника – ключ – отправился в Анин плащ, а я ушел в противоположную сторону – на диван.
Я вздохнул, моя нога дернулась, и я полетел в сон.
От поворота ключа по часовой стрелке механизм замка щелкнул. Теперь металлический сторожевой уличной двери принял свой пароль, и Аня зашла в квартиру. Я проснулся от скрипа двери и был этому рад, потому как это означало одно – мы будем вместе с Аней.
Из Аниной сумки вкусно высовывался багет. Франция подарила миру не только Коко Шанель, Пежо, Камамбер, Божоле, но и женщин, которые ходят за ароматным багетом, что так щедро делится с миром своим пшеничным благоуханием, выглядывая из сумки, словно изучая мир, который его боготворит. Если ты безмерно голоден, длинная вкусная выпечка может на несколько минут затмить все французские достижения, все французское искусство, но только на несколько минут, пока еще ломается хрустящая корочка багета. В Париже она ломается около полумиллиона раз на дню – именно столько продается в столице Франции вытянутого хлеба каждый день.
В Аниной квартире корочка багета сломалась один раз, и сварилось две чашки кофе. Мы вновь сидели на кухне, словно Аня никуда не уходила и, казалось, время обернулось прошлым, но это только казалось, потому как ключ от Аниной мастерской лежал в ее плаще, такой вожделенный и такой неприкосновенный.
В этот день мы долго сидели в гостиной. Наш ужин стыл от невозможности посвятить ему время, которого нам и без него так не хватало друг на друга. Вязка событий допоздна звучала словами в комфортном пространстве комнаты. Свет солнечный сменился на искусственный свет ламп, и луна за окном белесо светила, пытаясь еще больше скрасить наш вечер. «Перед сном надо оставить Луне чаевых» – подумал я и коснулся губами до Аниной шеи, которую она выгнула от пришедшей ласки, закрыв глаза.
