– Хороший подход, Артем. Хм… То же ты можешь, получается, сказать и о Ротко?
– Не совсем, Ма-Марк. К Ротко тоже относится эстетика творческого процесса художника. Но посмотри на его картины. Они огромны и разноцветны. Буйство красок тебя просто затягивает. Ты начинаешь интересоваться эстетикой холста, подходишь чуть ближе, еще ближе – и все! Ты клюнул на эту уловку, ты заглотил наживку. Тебя поглощают свет и цвет полотна. Ты входишь в картину, и выходишь с другой ее стороны совсем иным, измененным. Сам Ротко говорил, что его картины стоит рассматривать с близкого расстояния. Чертенок! Заманивал людей в свои картины.
– И почему же их затягивает?
– Потому, Марк, – наконец я выговорил его имя без заикания – что в повседневной жизни мы не можем просто так взять и позволить себе впасть в транс от огромного цветного предмета, которое надо еще хорошенько подсветить, для увеличения эффекта. Оглянись вокруг, Марк, – опять получилось! – Мы же находимся в специальном здании, которое и рассчитано для того, чтобы проводить сеансы впадения в подобные состояния. Тут многие ходят одурманенные искусством. Часто бывает так, что вещи и события из нашей повседневной жизни попросту не замечаются нами, или им не предается особого смысла. Это как у Энди Уорхола с его банками консервированного томатного супа. Когда они стали признанным искусством? Мы видим подобные банки в магазинах каждый день, и в них нет ничего такого особенного. Однако после магазина мы идем на выставку, и что мы там видим? Банки Уорхола, такие же, что стоят в нашем магазине. Для осознания природы этого явления необходимо понимать две вещи. Первая – Энди Уорхол заметил повторяющиеся баночные мотивы, придя в магазин. Он принял социальную красоту такой, какая она есть и решил поделиться ею с миром. Второе – он перенес «баночную стену» из привычного для нас пространства – магазина – в галерею, в которую люди приходят отключиться от обыденности. И каковы их удивления, когда они видят ту самую обыденную, привычную картину. Банки могут не нравиться, кто-то может даже сказать: «Что в этом такого? Я тоже так могу», но они всегда будут обсуждаемы. Его работа смогла стать произведением, выйдя за грани классического искусства, оттого, наверное, что она пришла из привычного вечера обычного человека, выбирающего консервированный томатный суп. Это близко большей части публики и, одновременно, далеко – в понимании.
– Интересно тебя слушать, Артем! Даже не хочется перебивать твой рассказ своими взглядами. Мои мысли более прямолинейны и очевидны.
– Я бы послушал твои, с удовольствием.
– Нет, лучше б я продолжил слушать тебя, Артем.
Что это было? Я бежал по темным коридорам своих воспоминаний, пытаясь понять в какой момент мне стало легко разговаривать с Марком. Почему я все это ему рассказывал? Мы молча ехали в машине по городу. Все как обычно: Аня за рулем, я – на пассажирском сидении. «Сколько же лет я уже не вожу машину? Может, стоит снова начать?». «Нет» – раздалось в моей голове. Но я не поверил голосу. Мне не хотелось верить.
Мысль зарождается порой в самое неподходящее на то время и место, но умирает всегда предсказуемо – в процессе разговора, превращаясь в слова. Мы поднимались по тускло освещенной лестнице, что вела в квартиру спокойствия и тишины.
– Я люблю тебя! -…
