Легкость взаимного молчания - страница 2

Я снова взял салфетку и ручку, которая уже лежала между нами. Написал: «Что ты здесь делаешь?». Передал девушке. Она написала, случайно немного порвав салфетку ручкой: «Дождь. А ты?». Девушка сидела ровно, царской осанкой показывая свою уверенность. Она пристально следила за каждым моим движением. Хоть страха во мне уже не было (он исчез с появлением запредельного любопытства и симпатии к девушке), но меня все еще посещали кратковременные наплывы беспокойства. И тогда на борьбу с ними приходил виски, что уже был во мне. «Почему я не чувствую страха? Он должен быть, но его нет. Мысли материализуются. Я не должен чувствовать страх! Я не должен чувствовать страх!». Я был уже готов заговорить с девушкой, избежав панического заикания, ибо она преподнесла мне спокойствие своей внутренней улыбкой, пристальным взглядом и игрой, как противоречиво бы это не звучало. Это была игра, правила которой мы знали подсознательно, не договариваясь. Она слышала, как я разговаривал с официанткой, также как слышал я, как она делала то же самое. Мы оба умели говорить, но продолжали молчать. Точнее, мы разговаривали тишиной. «Скучаю» – написал я в ответ на ее «Дождь. А ты?». Затем перетащил к ней салфетку, не отпуская, продержал пару секунд, чтобы девушка смогла прочесть новую надпись, и подвел обратно к себе, не давая возможности ей ответить. Пренебрегая очередностью, снова написал: «Почему ты со мной заговорила?». Затем подчеркнул слово «заговорила». Передал ей. Она написала: «И сейчас скучаешь?». Сделав то же самое, что и я секундами ранее – не давая возможности мне ответить, – снова написала: «Ведь это ты ко мне подсел». На тот раз я ответил: «Не скучаю. Но ведь это ты так захотела».

Все это время девушка сидела не улыбаясь, но уголки ее алых губ и глаз находились в волнении. Она улыбалась про себя, стараясь не нарушать правил игры, которые мы импровизировали. Как удивительна, чиста и тотальна была ее улыбка в мою честь. Ее внутренняя улыбка. Она дарила мне внутреннюю тишину при внешнем шуме. Я тоже внутренне улыбался и она это видела.

Она написала: «Мне интересно наблюдать. Я художник».

Я написал: «Я не смог уйти».

Она: «Я знаю».

Я: «Ты согрелась?».

Она: «Почти».

Я: «Еще виски?».

Она: «Да».

Я поднял руку, подзывая официантку. Затем взял новую салфетку и большими буквами написал: «ЕЩЕ ВИСКИ. 2». Девушка в золотом сарафане не смогла сдержать эмоции и стала широко улыбаться, смеясь над нашими глупостями с салфетками. Именно в тот момент я впервые в жизни ощутил намагниченность к незнакомому человеку – притяжение, при котором хватаешься рукой за окружающие предметы, чтобы удержаться на месте и не слиться губами в поцелуе. «Внутренняя схожесть. Какая сильная внутренняя схожесть. Я уже влюбился?».

Я поднял салфетку с надписью «ЕЩЕ ВИСКИ.2» и сделал серьезное лицо. Официантка – глупое. Она застыла в изумлении, показывая свое непонимание происходящего и тревогу. Я посмотрел на девушку в золотом сарафане и по моей спине побежали мурашки. Затем я опять поднял глаза на официантку и стал трясти перед ней салфеткой. На моей спине скопилось столько мурашек, что они слились в единый поток теплоты. Именно теплоты, не прохлады. Официантка хотела спросить, но у нее получилась утвердительная фраза: «Те же виски принести». Я ничего не ответил. Это был не вопрос, и мне не хотелось писать. Официантка, поняв, что не удостоится от меня ответа, повернула сначала в сторону девушки в золотом сарафане глаза, а только затем – голову. Она явно была растеряна, но приобрела от этого еще одну порцию непонимания: моя соседка сделала жест руками, означающий, что она не может говорить, хотя совсем недавно они обменивались фразами у барной стойки. Жертва нашей игры немного улыбнулась, выдавливая искренность из себя, что у нее, кстати, не получилось, и удалилась, медленно развернувшись.