Нищие поднялись ни свет ни заря. Клим задержался, не хотел идти со всеми вместе, а когда пришел в кремль, то Типун поставил всех своих подопечных сплошной стеной, сам со стороны следил за порядком. Климу ничего не оставалось, как пройти в собор.
Служба еще не начиналась, но паникадило уже сияло сотнями свечей. Храм был заполнен темными рядами монахов. Немного продвинувшись среди молящихся, он в изумлении остановился – левую половину собора занимали монашки. Они стояли тремя тесными группами, от трех женских монастырей. Кто же тут из Девичьего монастыря? Клим начал осторожно продвигаться вдоль стены к алтарю, в надежде разглядеть лица монашек, найти среди них Таисию.
И вдруг в сажени от себя увидел ее профиль. Прямой нос, длинные ресницы… Он их узнает из тысячи! Вот она повернулась, перед ним ее лицо! Черный плат закрыл лоб до бровей, тугими складками обрамлял щеки и подбородок. Бледное спокойное лицо, потупленные глаза и скорбно опущенные уголки розовых губ. Господи, ведь это же ее, его губы!.. Забыв обо всем на свете, забыв о своем уродстве, о пропасти, разделявшей их, Клим шагнул к ней… Но будто что-то толкнуло его. Он повернул голову. Около него появилось лицо другой монашки… Настенька! Она в упор смотрела на него, ее глаза все больше и больше раскрывались, а лицо заливала бледность. Она, стремительно загородив рот рукой, подавила крик…
Клим опомнился, еще раз взглянув на Таисию, отпрянул к стене и начал пробираться к выходу. Позади, около алтаря, произошло какое-то движение. Он услыхал шепот: «Упала, упала!»
Из кремля он чуть не бежал. Что он наделал, сумасшедший! Конечно, Настенька узнала его! Это она упала там, в соборе. Пришел конец их душевному покою. Нет, нет, здесь оставаться нельзя!..
Эти мысли подгоняли его. В избе он быстро собрал в суму свой скромный скарб, распрощался с Сорокой, сказав ему, что встретил знакомца и уезжает с ним. Сорока спросил куда, но ответа не разобрал.
Затем Клим направился к Серафиме. Сказал ей, что из Суздаля уезжает с другом, пришел проститься и возвратить «Травник». Серафима ахнула, прослезилась, принялась бегать по избе, собирать в суму калачей, пареную репу, лук и другую снедь, приговаривая:
– Родненький! Как же без тебя буду? С тобой-то мне лепо было, сколько премудрых советов узнала!.. Садись-ка, похлебай щец на дорогу… Когда вернешься-то?
– Не знаю. Скоро не вернусь.
– О, господи! Досада-то какая! Книга-то мне без надобности. Бери себе, пользуйся, меня вспоминай. Да возвращайся скорей.
Машинально Клим поел постные щи, поблагодарил за книгу и вложил в руку обомлевшей Серафиме золотой на память. Заворковала, запричитала она.
Ушел по первой попавшейся дороге, которая убегала на восток. Солнце ярко освещало ему путь, отражаясь в тысячах снежинок, согревая, лаская теплыми лучами его обезображенное лицо. Он шагал и шагал словно в забытьи. Перед ним стояло бледное спокойное лицо Таисии с опущенными веками… Потом всплывало лицо Настеньки в беззвучном крике, охваченное ужасом.
А он все шел и шел. Потухли снежинки, солнце затянули облака, подул ветерок, побежала белыми змейками поземка. Только теперь Клим осознал, что идет неизвестно куда, что солнце на закате и поземка заметает дорогу.
Оглянулся. Кругом бесконечное поле, впереди на далеком горизонте синеет лес. Дорога не очень накатанная, ее заметает поземка. Но заблудиться нельзя – по обочинам вешки. Двинулся вперед.
