Не успев приладить серебряный нагрудник, второй воин снова замер и повернул голову.
Из сумрачной местности, преисполненной ночи и пустоты, из сердцевины самой пустоши примчался ветер, насыщенный песком, отмеряющим время в песочных часах. Черные солнца горели в душе того новоявленного ветра, что гнал мириады обугленных листьев, сорванных с осеннего древа за горизонтом. Ветер растворял местность, вытягивал кости, словно они восковые, мутил и сгущал кровь, и она осклизлыми комками оседала в мозгу. Ветер нес тысячи умирающих душ, смущенных и неприкаянных. Туман переходил во мглу, а та – во тьму. Местность не признавала человека, часов и годов. Лишь двое стояли в безликой пустоте внезапно грянувших морозов, бурь и белого грома, что последовал за обвалом огромного пласта зеленого стекла – молнии. Шквальный ливень обрушился на землю; все померкло, пока не воцарилась бездыханная тишь, где два одиноких человека, в которых еще теплилась жизнь, ждали на холоде.
– Вот, – прошептал первый. – Это он…
Издалека, с превеликим воем и ревом, на них мчался дракон.
Двое воинов молча надели доспехи и сели на коней. Полночный покой разорвало чудовищным воплем приближающегося дракона. Его ослепительно-желтое сияние взлетело на холм, затем изгибы его черного тулова, замаячившие вдалеке и поэтому нечеткие, перевалили через холм и исчезли, нырнув в низину.
– Скорее!
Они пришпорили коней и помчались в небольшую ложбину.
– Он пронесется здесь!
Они зашорили глаза коням; руки в латных перчатках стиснули копья.
– Боже!
– Да, призовем Господа!
В этот миг дракон обогнул холм. Его чудовищный янтарный глаз впился в них, воспламеняя доспехи. Он мчался вперед с леденящим душу завыванием и чавканьем.
– Боже милосердный!
Копье ударило ниже желтого глаза, лишенного века, и выгнулось, подбросив латника в воздух. Дракон врезался в него, подмял и перемолол. Мимоходом, в сотне футов, он черным плечом размозжил о каменную глыбу второго коня и седока. Подвывая и скрежеща, дракон сеял вокруг себя огонь, розовое, желтое, солнечно-рыжее пламя в мягких клубах слепящего дыма.
– Видал? – прокричал чей-то голос. – Что я тебе говорил!
– То же самое, то же самое! Рыцарь в доспехах. Богом клянусь, Гарри! Мы в него врезались!
– Остановимся?
– Попытался однажды. Ничего не нашел. Не по нутру мне остановки на этой пустоши. Мурашки по спине так и бегают. Чую недоброе.
– Но мы же врезались во что-то!
– Я же столько ему свистел, а этот болван даже не шелохнулся!
Мглу разорвало выхлопом пара.
– Прибудем в Стокли по расписанию. Ну что, подбросим угольку, Фред?
Свисток сотряс росу с пустых небес. Ночной поезд, неистово полыхая, устремился вверх по лощине и пропал на холодных просторах севера, а черный дым и пар рассеялись в оглохшем воздухе спустя мгновения после того, как он промчался и исчез навсегда.
Лекарство от меланхолии, или верное средство найдено!
– Пошлите кого-нибудь за пиявками, сделайте ей кровопускание, – велел доктор Гимп.
– У нее и так уже крови не осталось! – вскричала миссис Уилкс. – О, доктор, чем страдает наша Камиллия?
– Ей нездоровится.
– Да, и?
– Она хворает, – сердито зыркнул добрый доктор.
– Ну же, продолжайте!
– Она – дрожащий огонек свечи, вне сомнения.
– Ах, доктор Гимп, – возмутился мистер Уилкс. – Удаляясь, вы говорите нам то же, что мы сказали вам, когда вы вошли!
– Нет! Больше! Давайте ей эти пилюли на рассвете, днем и на закате. Верное средство!
