Она делала то, что делала – читала меня. Отмечала мои движения и напряженность моих челюстей, вглядывалась в каждый мой дюйм.
Не позволяй ей читать себя, Лэндон. Она не смогла бы справиться даже с моим прологом. Все мои стены были подняты, и я не собирался позволить ей их разрушить.
– Делаю что? – спросил я.
– Используешь сарказм, чтобы скрыть свою боль.
– Какая боль? Посмотри на мою жизнь. У меня есть деньги, крутые вечеринки и девчонки, которые на меня вешаются, зачем мне грустить?
– Может, потому, что деньги, девушки и вечеринки не делают человека счастливым. Я вижу, насколько ты ничтожен в своих собственных глазах.
Я поморщился и прошептал:
– Ты ни хрена обо мне не знаешь, Шей.
– Тогда почему я могу так легко залезть тебе под кожу? Если бы это было неправдой, если бы тебе не было грустно и плохо, могли бы мои слова тебя побеспокоить?
– Ты не понимаешь, – спокойно ответил я.
Она понимала.
Она задела меня, заставив меня чувствовать себя некомфортно из-за того, что она, казалось, могла видеть те части меня, которые я так тщательно скрывал от окружающих. В моей груди нарастал гнев, и мне нужно было выпустить его, пока он не достиг своего предела.
– Может быть, мы просто помолчим до конца времени, – сказал я ей.
– Второй раз в жизни я с тобой согласна.
Шей села на пол шкафа, и я сделал то же самое, прислонившись спиной к висевшему там пальто. Почему семь минут ощущаются как семьдесят? Время вообще идет? Я чувствовал себя в аду.
Затем наступила тишина. Тишина, навеянная тяжелыми мыслями. Каким-то образом ей удавалось читать меня, и поэтому, когда тишина стала слишком напряженной, я прочистил горло и попытался завести светскую беседу в надежде заткнуть внутренний голос.
– Цыпленок и Сатана заходят в чулан… Не слышала этот анекдот?
Она тихо рассмеялась.
Это был мимолетный смешок, но, черт возьми, я никогда не слышал, чтобы Шей смеялась над моими словами, – это было ново. Маленькая часть меня наслаждалась звуком ее смеха – это тоже было в новинку.
– Лэндон? – прошептала она.
– Да?
– Просто заткнись, ладно?
Что ж, хорошо.
– У вас еще минута, похотливые животные! – крикнул Эрик.
Мы оба встали, и я сделал шаг ей навстречу.
– Понимаю, что ты не хочешь целоваться. Это слишком интимно и лично, но, если хочешь, то это твой последний шанс прикоснуться к моему члену, пока никто не видит. Я не буду тебя останавливать.
– Спасибо, не стоит. У меня аллергия на арахис, – сказала она так легко и громко, что толпа по ту сторону двери разразилась смехом.
Шей снова ухмыльнулась, чувствуя гордость за свою маленькую шутку. Той красивой раздражающей ухмылкой, которую я ненавидел.
Шей: 1.
Лэндон: 0.
Впрочем, я не переживал. Игра только начиналась. Она могла забить один гол, но я не собирался позволить этому случиться снова. Мы играли на моем поле, и Шей не знала, с кем имеет дело.
Когда время истекло, мы открыли дверь и вышли к толпе. Лидером этой компании была Моника, и у нее были совершенно сумасшедшие глаза. Меньше всего мне хотелось иметь дело с обезумевшей Моникой. Она реагировала так всякий раз, когда видела меня с другой девушкой, хотя сама трахалась с миллионом парней.
Я расправил плечи и приоткрыл губы, чтобы заговорить, но ладонь Моники, звонко приземлившаяся на мою щеку, меня опередила. Если не ошибаюсь, прошло почти два месяца с тех пор, как Моника в последний раз дала мне пощечину, это был новый рекорд.
