Во время одной из стачек, согласно Фёдору Дану, «Союз борьбы» выпустил и распространил свыше тридцати листовок[88]. Агитация предполагала диалог с рабочими. «Союз борьбы» внимательно прислушивался к жалобам трудящихся, принимал во внимание их требования и собирал с разных предприятий отчёты о борьбе. Затем эта информация обрабатывалась и, подкреплённая организационными распоряжениями, разоблачением действий руководства и призывами к поддержке, возвращалась к рабочим в агитационной форме. Таким образом, стачечное движение 1890-х годов, превратившееся, по сути, в гигантскую подготовительную школу борьбы, воспитало целое поколение сознательных рабочих и профессиональных марксистов. В отсутствие организованного и легального рабочего движения крошечные листовки вызывали сенсацию. Появление листовки вызвало в цехах ажиотаж. Как только рабочим удавалось ускользнуть от бдительного ока надзирателя, они собирались в небольшие группы (любимым местом сборищ был «клуб» – заводская уборная) и читали листовку вслух под одобрительные выкрики: «Ловко!» и «Совершенно верно!» По воспоминаниям Константина Михайловича Тахтарева, типичная реакция на листовки была такая: «К директору! Послать к директору!»[89] В короткий срок «слухи о листках распространились по заводам и фабрикам Санкт-Петербурга. Вскоре интеллигенции уже не требовалось разыскивать рабочих, которые сами обращались к “студентам” за этими листовками»[90].
В своей автобиографии Троцкий вспоминает об успехе нового подхода:
«Революционная пропаганда оказалась, таким образом, несравненно доступнее, чем рисовалась в мечтах. Нас поражала и опьяняла высокая продуктивность работы. Из рассказов о революционной деятельности мы знали, что число распропагандированных рабочих выражалось обычно немногими единицами. Революционер, который привлёк двух-трёх рабочих, считал это неплохим успехом. У нас же число рабочих, входивших и желавших входить в кружки, казалось практически неограниченным. Недостаток был только за руководителями. Не хватало литературы. Руководители рвали друг у друга из рук один-единственный заношенный рукописный экземпляр “Коммунистического манифеста” Маркса – Энгельса, списанный разными почерками в Одессе, с многочисленными пропусками и искажениями.
Вскоре мы сами начали создавать литературу. Это и было собственно началом моей литературной работы. Оно почти совпало с началом революционной работы. Я писал прокламации или статьи, затем переписывал их печатными буквами для гектографа. О пишущих машинках тогда ещё не подозревали. Я выводил печатные буквы с величайшей тщательностью, считая делом чести добиться того, чтобы даже плохо грамотному рабочему можно было без труда разобрать прокламацию, сошедшую с нашего гектографа. Каждая страница требовала не менее двух часов. Иногда я в течение недели не разгибал спины, отрываясь только для собраний и занятий в кружках. Зато какое чувство удовлетворения доставляли сведения с заводов и с цехов о том, как рабочие жадно читали, передавали друг другу и горячо обсуждали таинственные листки с лиловыми буквами. Они воображали себе автора листков могущественной и таинственной фигурой, которая проникает во все заводы, знает, что происходит в цехах, и через 24 часа уже отвечает на события свежими листками»[91].
Описывая события 1897 года, Тахтарев вспоминает, как рядовой рабочий реагировал на появление этих листовок:
