Ленин и Троцкий. Путь к власти - страница 48

– Вы подумайте, какие у нас времена-то! Раньше мы работали-работали, свету не видели. Своими глазами видишь, как надувают, а что поделаешь? Теперь не то! <…> А теперь малый мальчишка пархатый, и тот везде всё заметит да подметит. В «Союз», слышишь ли, говорит, надо дать знать.

– Кто же распространяет листки?

– Студенты, надо полагать. Дай, господи, доброго здоровья тем людям, которые эти листки печатают.

И рабочий, отмечает Тахтарев, истово перекрестился[92].

Активно включившись в агитацию, крошечные силы марксизма добились поистине огромного влияния. Гектографированные листовки, отпечатанные на бумаге небольшого формата, находили живой отклик у рабочих. Часто одного факта появления этих листовок было достаточно, для того, чтобы привести весь завод в состояние брожения и вызвать острую дискуссию. Успехи агитации вскоре привлекли внимание царской полиции. Хорошо зная о взрывоопасном настроении рабочих Санкт-Петербурга, власти прислушивались к содержанию листовок. Когда в феврале и апреле 1896 года появились листовки, выражавшие требования рабочих судостроительных верфей, министр внутренних дел, опасаясь очередной стачки, распорядился провести расследование и посоветовал портовому управляющему пойти на уступки рабочим.

Переход от кружковой пропаганды к массовой агитации совершался болезненно. Для многих социал-демократов подпольная деятельность стала привычным образом жизни. Длительное пребывание в небольших и скрытых от посторонних глаз кружках развило у революционеров так называемый кружковый менталитет. Как это ни парадоксально, деятельность кружков, полная трудностей и опасностей, имела и свои «комфортные» стороны. Кружки не требовали от человека активной деятельности, направленной вовне. Члены кружка общались исключительно с товарищами или передовыми рабочими, почти все хорошо знали друг друга. Массовая агитация, напротив, представлялась многим прыжком в неизвестность. Рутинный порядок нарушался, а идеи и методы требовали коренных изменений. Неудивительно поэтому, что призыв к агитации был встречен некоторыми «стариками» с недоверием и даже враждебностью. Леонид Борисович Красин и Степан Иванович Радченко боялись, что переход к новой тактике обернётся страшными последствиями: она, мол, дезорганизует общую работу, нарушит подпольную деятельность, вызовет массовые аресты и подвергнет товарищей опасности.

Вопрос о новом тактическом повороте был проработан в узких кругах ветеранов, а затем представлен для обсуждения на широких рабочих собраниях, где зачитывались и дискутировались выписки из брошюры А. Кремера «Об агитации». Петербургский рабочий-пропагандист Иван Васильевич Бабушкин, вспоминая свою реакцию на новые предложения, отмечал:

Мартов вспоминает разговор с Бабушкиным, который противился внедрению новых методов. «“Вот, – говорил он нам, – стали во все стороны разбрасывать прокламации и в два месяца разрушили созданное годами”. Не чуждо ему было и опасение, что новая молодёжь, воспитываемая этой агитационной деятельностью, будет склонна к верхоглядству»[95]. Дальнейшие события показали, что опасения Бабушкина таили в себе рациональное зерно. Некоторые из тех, кто с энтузиазмом поддерживал агитацию и выражал презрение к теории и кружковщине, были отнюдь не мнимыми, а вполне реальными оппортунистами. Однако, несмотря на ряд преувеличений, реакция против кружкового менталитета явилась критикой тех консервативных тенденций, которые, оставшись без внимания, неминуемо превратили бы массовое движение в сектантство. Годы спустя Троцкий, вспоминая об этом периоде, писал: