Горький (снимая пальто): Да вот так, занесло ветрами судьбы, Владимир Ильич. Узнал, что вы в городе и не смог отказать себе в удовольствии повидаться с вами.
Ленин: Вот и замечательно! Просто даже очень замечательно! Какой неожиданный и приятный сюрприз! Только что с вами, Алексей Максимович? На вас напали?
Горький: Совершенно верно. Буквально сто метров не дошёл до вашего дома, как встретила меня компания развесёлых личностей. То ли гопники, то ли революционеры – так и не понял. Хотели снять пальто, но я не дался. Зато шляпу потерял.
Крупская: Ваша стильная широкополая шляпа!? Какая досада! Ну да хорошо, что сами живы остались.
Ленин: Чудовищно, просто чудовищно! Неужели они не поняли, кто перед ними?
Горький передаёт пальто Крупской, та вешает их на крючки у двери.
Горький: К сожалению, Владимир Ильич, а быть может и к счастью, никакого пиетета перед писателями народ не испытывает. И это правильно. Время от времени получать по морде полезно. Сразу же опускаешься с заоблачных высот на грешную землю.
Ленин: Нет, всё же это решительно недопустимо! Давайте вызовем милицию! Или как она там сейчас называется?..
Горький: Помилуйте, Владимир Ильич, какая милиция? Их уже и след простыл.
Крупская: Так может «скорую»?
Горький: И «скорую» не надо. Я в порядке. Первый раз что ли?..
Крупская: Присаживайтесь, Алексей Максимович! Я сейчас что-нибудь организую. Держите голову запрокинутой.
Крупская и Ленин усаживают Горького на тахту. Крупская торопливо уходит в соседнюю комнату. Ленин неторопливо прохаживается по комнате.
Горький: Шляпу не жалко. Рыбу жалко. Вёз вам здоровенную сардину с острова Капри. Подарок итальянских рыбаков. Нет, отобрали вместе со шляпой… Что за люди в России!
Ленин: Бросьте, Алексей Максимович, пустое! Живы – уже хорошо!
Горький: Эх, было бы их хотя бы двое… Ну трое на худой конец. Я бы показал им нижегородскую удаль! Как-никак приходилось на кулачках биться. Но так их же пятеро!
Ленин: Это гопники. Определённо гопники.
Горький: Не революционеры?
Ленин: Нет-нет. По крайней мере, пока.
Крупская возвращается с компрессом из вафельного полотенца.
Крупская: Подержите, Алексей Максимович! Там лёд.
Горький: Спасибо, Надежда Константиновна! Право же, не стоит.
Крупская: Держите, держите! Кровь надо остановить.
Горький прикладывает компресс из полотенца на нос.
Ленин: Как бы то ни было, я страшно рад видеть вас, дорогой Алексей Максимович! Ваши проникновенные замечания о современности всегда вдохновляли меня.
Горький: Да какие уж замечания, Владимир Ильич!? Всё затмевает злость и депрессия.
Ленин: Да что вы! Ай-яй-яй! Нельзя терять жизненный стержень!
Горький: Стараюсь, Владимир Ильич, но тяжело. Вокруг абсурд и коррупция. Иной раз кажется, что общество наше утратило самые элементарные очертания человеколюбия. Ради чего живём, к чему стремимся – всё погребено ворохом тщетных амбиций и алчных устремлений. Как древний Диоген, взяв фонарь, хочется бродить по улицам городов и деревень и восклицать в недоумении: «Человек! Куда же ты подевался?» И самое печальное, что никакого ответа на этот вопрос ждать не приходится. Исчез человек, растворился за экранами жидкокристаллических телевизоров и бортами разноцветных автомобилей. Погряз в ежесекундной борьбе за пропитание, в битве за материальные блага. Впору писать не романы и пьесы, а короткую эпитафию человеку.
Ленин: Так уж прямо и исчез?
