Следующий этап развития религиозных отношений.
– Как тебя зовут, Маруся… – Хвост задрожал (мелкой дрожью ресниц). – Красавица в облезлой кацавейке… ты же красавица?
Маруся подняла мордочку, до этого не решалась, завиляла хвостом; еще не восклицательный знак, но уже намек на вопросительный.
Присаживаюсь на корточки:
– Терпеть не могу домашних животных. – Маруся лижет протянутую ладонь; поднялся знак вопроса, – ну, ну, не стоит благодарности. Что нам с тобой делать (осматриваю шерсть на предмет лишая; вроде нет)? Хочешь, чтобы я тебя на свою шею посадил (потрепал за холку), кто не хочет? To ве or not увы, – вспомнил любительницу афоризмов, – увы!
Распрямляюсь. Надо будет руки омыть.
– Постарайся не забегать в чужие дворы.
Нельзя убивать бродячих собак, – сказал индус в одном научно-публицистическом фильме, посвященном проблемам реинкарнации, – где-то надо жить душам нерожденных младенцев. Довольно убедительное кино.
– Извини.
Маруся не верит, ей надо на кого-нибудь молиться, метемпсихоз для Маруси пустой звук.
– Отвали!
Следует тенью: остановлюсь – замрет, двигаюсь – и она за мной.
– Ну, не гоняться же мне за тобой?
Отвернулась, вроде как ни при чем – мимо пробегала; приветливо машет хвостом.
Говорят, со временем собаки становятся похожи на своих хозяев. Не знаю, не обращал внимания.
Я бы ослеп, доведись мне воочию лицезреть Его! В сияющей славе! Выгорел дотла, развеялся по ветру, пеплом попал в глаза, запорошил людские очи; стал светящейся тенью.
А так, поди разгляди, что там внутри?
Все силы уходят на поиск или на заполнение пустоты, возникающей сразу после отказа от поиска, впрочем, и заполнение пустоты – поиск.
Двигаюсь на ощупь, слепец, проклятья и стоны по сторонам: ямы вдоль дороги переполнены. Каждую секунду кто-то летит в тартарары, кто-то толкается, кто-то хватается руками за воздух, кто-то протягивает руку помощи, как правило не тому, или тому, и они падают, до смешного нелепо, оба. Многие двигаются гуськом. За некоторыми, нащупывающими дорогу клюкой, тащатся миллионы с котомками.
Тут не до сияющей тьмы.
– Эх, Маруся,
будешь ты моя,
я к тебе вернуся,
пойдешь за меня? —
– Маруся не против. Площадной юмор лучшее заполнение пустоты.
– Покупаю хот-дог, и разбегаемся. Договорились? – виляет хвостом; голодная как собака.
Направляемся к ближайшей торговой палатке, их тут как собак нерезаных; верный признак собачьей жизни: как в Рязани, как в Херсоне, как в Кишиневе.
– Из вашего брата превосходное мыло получается, ты в курсе? – Маруся в курсе. После сосиски ввек не отвяжется; рыжая блохастая сука (что вижу, то и пою); почти любя. Остается порадоваться за души нерожденных младенцев. Если следовать логике индуса, многим из них в годы перестройки посчастливилось обрести тела на территории бывшего СССР – как во времена Второй мировой войны. Старики утверждают, в Отечественную от них проходу не было (блокадный Ленинград не в счет), случалось, нападали на людей. Привычная картина, – отвечу старикам, – если читаешь с утра газету «Московский Комсомолец»: «Собаки-людоеды напали на женщину инвалида», «Стая оборотней поселилась на мусорной свалке», «Бешеные псы…» и т. д. и т. п. Лай ночами стоит, будто в деревне живешь, километрах в двадцати от райцентра. Прильнешь к окну, высматривая, что там, за околицей… а за окном дома, дома, дома. Сияющий проспект и слабоосвещенный переулок, стая собак да бригада проституток; редкий, боязливый пешеход. Наблюдаешь за ними: как двигаются, перелаиваются друг с другом, хохочут, реагируют на марку подъехавшей машины, вертят хвостами, показывают себя, – все на условных рефлексах, открытых благодаря профессору Павлову (Царствие ему Небесное), и никакой зависимости от экономической теории Адама Смита: товар – деньги – товар (земля ему пухом). Интересные попадаются экземпляры.
