Уже подъезжая к воротам, Леона придержала коня и, пустив его медленным шагом, встроилась в общую очередь приезжих. Ежегодно, открывая в княжествах череду ярморочных седьмиц, в Яровищи прибывали купцы и ремесленники не только со всей округи, но и из разных концов Сольменских земель. Как говорится: «на других посмотреть да себя показать». Были тут и простые люди, желавшие повеселиться на предстоящем празднестве, побаловаться засахаренными крендельками да калеными орешками, и, быть может, прикупить что нужное для хозяйства. А завтра, вместе с торжищами, начнутся всевозможные увеселения, и каждый день ярмарки будет проходить новое представление.
Леона рассчитывала приехать в Яровищи еще вчера, чтобы успеть определиться на постой до того, как в село прибудет бо́льшая часть народа. Но умело плетущий свое полотно Многоликий решил иначе и в только ему известном узоре переплел нить судьбы Леоны с историей несчастной навки. Сейчас же на постоялых дворах все комнаты уже, ясное дело, были заняты приезжими, начавшими заселяться еще со вчерашнего утра. И все же у Леоны теплилась надежда на удачу — а вдруг…?
Но, как говорится, на чудо надейся, а сам не плошай. Потому, стоя в очереди приезжих, девушка мысленно прикидывала, как ей лучше поступить, если чудо все же решит сегодня не случаться. Многие местные жители принимали приезжих к себе на постой за небольшую плату, так что наверняка можно будет найти добрый дом с гостеприимными хозяевами или хотя бы свободный сеновал... Может быть, Любомира разрешит ночевать у них в бане...?
Хотя на крайний случай оставался еще один выход… Как правило, те, кто не успел определиться на постой, разбивали становище прямо подле стен села. И таких было весьма много. В основном там оставались наемники, сопровождавшие купеческие обозы, да не сумевшие никуда пристроиться на ночлег мужики, а кто-то и вовсе не пытался — сразу обустраиваясь в лесочке у частокола. Однако, оставаться одной среди разгоряченных и повеселевших на гульбищах мужиков Леоне не хотелось — мало ли что взбредет ночью в затуманенную выпивкой и возбужденную вечерним кутежом голову.
Очередь продвигалась медленно, словно разморенная на солнце муха. Некоторые утомленные долгой дорогой приезжие, уже расселись на траве вдоль тракта и, раскрыв котомки, перекусывали припасенной снедью. Мимо то и дело пробегали босоногие дети, уставшие от томительного ожидания и скучного простаивания в очереди. Разве можно молча стоять, когда в волосах призывно играет легкий ветерок, а вокруг происходит столько любопытного? Разумеется, нет. Потому дети радостно носились за цветастыми бабочками, возились в траве в поисках так и норовящих выпрыгнуть из рук стрекочущих кузнечиков и бежали счастливые к родителям, осторожно держа добычу в своих маленьких ладошках.
Из уставшей толпы временами доносились возмущенные возгласы: «Они тама часом не сварились в своих железных самоварах? Эй, вы там! Чаго так долго людей держите?» — гортанно кричал низенький пеший мужичок с окладистой рыжей бородкой; «Так тута до Купайло и простоим, видать», — тихо сетовали почтеннейшие старушки, сидевшие на полной узорчатых пуховых платков телеге; «Неужто нельзя отрядить еще одного стража? Пущай бы отдельно пропускал пеший народ! Глядишь, спорше дело-то пошло», — предлагал кто-то шибко умный из тех знатоков, которые всегда знают, как надобно сделать, чтоб все было справно, и уж будь их воля… Но стражи оставались глухи к возмущению простого люда, и очередь продвигалась все так же неспешно.
