– Салюд, ребенок!
Митька плюхнулся рядом с ней и вытянул ноги.
– Ну и как? – спросила Симона, закидывая руки за голову.
– А всё так же, – сердито отозвался Митька. – Второго судью за эту неделю. И все пятый «б».
– Умелые руки. Ну а вы?
– Мы – ничего. Мы не портим. Мы же знаем, сколько труда нужно затратить, чтобы создать один такой кибер, – важно проговорил мальчик и косо глянул на Симону, ожидая, что похвалят.
– Фантазии у вас не хватает, вот что, – сказала Симона. – Явление тяжелое и в наши дни – редкое. Добрый вечер, Ираида Васильевна. Садитесь.
Ираида Васильевна кивнула, но на траву не села, – было уже сыровато, или просто постеснялась. Митька, опустив голову, запихивал травинки в дырочки сандалий.
– Ничего не не хватает, – сказал он хмуро. Симона засмеялась. – Просто мы не хотим.
Симона засмеялась еще пуще:
– Совсем как моя Маришка.
– Митя, не трогай руками сандалики, – заметила Ираида Васильевна.
Митька сердито глянул на мать и подтянул колени к подбородку.
– Ну а вы? – спросил он с вызовом. – Ну а вы-то? Когда были в пятом?
«Задира», – подумала Симона и тоже села, так что получилось – нос к носу. Митька смотрел на нее в упор своими чуть раскосыми, как у матери, сердитыми до какой-то зеленоватой черноты глазами.
«Какие странные, совсем не славянские типы лица встречаются иногда у этих русских, – думала Симона, глядя на мальчика. – Этот неуловимый взлет каждой черты куда-то к вискам… Это от тех, что шли великой войной на эту страну около тысячи лет тому назад и маленькими смуглыми руками хватали за косы больших русских женщин… А этот мальчик взял от тех диких кочевников только самое лучшее, потому что если природа хранит и передает из поколения в поколение какие-то черты, то лишь потому, что они стоят этого».
Митька дрогнул ноздрями, нетерпеливо засопел. Рассказать бы этому дикаренышу…
– Честно говоря, – проговорила Симона, – я не помню толком, что было именно в пятом. Помню только наш город. Нант. Проходил? Летний полосатый город, весь в тентах и маркизах. – Симона снова улеглась на спину, полузакрыла глаза и стала смотреть на небо сквозь длинные прямые ресницы. – Вот сказала тебе: «Нант» – и сразу все небо стало полосатым – такие бледные желтые и чуть голубоватые полосы… Подкрадется кто-нибудь, дернет за шнурок – и все эти полосы начнут медленно-медленно падать на лицо…
– Тетя Симона, – сказал мальчик, – вы не хотите улетать с Земли, да?
Симона быстро посмотрела на него:
– А ты знаешь, что такое – улететь?
– Это значит – подняться в воздух.
– И нет. Это значит – сказать: «Ну, поехали» – и больше не быть на Земле. А ты знаешь, что такое – Земля?
Мальчик посмотрел на нее. Симона раскинула руки и набрала полные горсти травы; трава, смятая сильными ладонями, терпко и непонятно запахла.
– Знаю, – сказал Митька и еще раз посмотрел на нее – до чего же огромная, как две мамы сразу. – Земля – это очень-очень большое, но все-таки «Арамис» – это не Земля.
Симона усмехнулась.
– Знает. – Она поднесла ладони к глазам – трава оставила резкие белые и красные полосы. – Ну а самое главное: что такое – хотеть?
Митька смотрел круглыми глазами и молчал.
Ираида Васильевна испытывала какое-то мучительное ощущение, будто эта женщина делала с ее сыном что-то, не принятое у людей, словно она поставила его голышом на свою огромную ладонь и не то сама рассматривает, не то показывает его самому себе в зеркало.
