Мэттью вышел из домика и, прищурившись, посмотрел на небо. По безупречной синеве гуляло солнце, изредка кокетливо прячась за тонкую пелену проносящихся мимо облаков. Мэттью тоскливо вздохнул и не спеша зашагал в сторону озера. Он шел, сжимая в руке книгу и рассматривая понемногу увядающую вслед за летом траву и лениво ползающих жуков. Позади послышался шум, и через секунду раздался тихий голос Пола.
– Мэттью, постой!
Мэттью остановился и внимательно посмотрел на друга. За прошедшую после его ухода минуту, Пол, казалось, осунулся и стал еще более тревожным, что не на шутку взволновало Мэттью.
– Что случилось, Пол? – спросил он, видя смущение и нерешительность друга. – ну, говори же, – добавил он, беря его за плечи.
– Ты мне точно не поддался там… на забеге? – запинаясь, выпалил он.
Мэттью был удивлен и даже отшагнул назад, чтобы оценить всю громаду этого вопроса. Он и подумать не мог, что тот его дружеский порыв, его забота в знак признательности своему другу за то, что тот столько лет стоял с ним плечом к плечу в любых неприятностях, помогая и поддерживая, может так задеть и взволновать товарища. Хотя это его вина. Он должен был подумать об этом, предвидеть, зная, сколь упорным был Пол, и как он из кожи вон лез, чтобы улучшить свои результаты. И теперь ему нужно в какие-то доли секунды решать, что сказать: правду, которая может подорвать доверие его друга к нему и веру в свои силы, или солгать, надеясь на то, что это никогда не станет явным, не навредит Полу, придав ему какие-нибудь ошибочные надежды? А впрочем, почему ошибочные? Разве он не достоин того, чтобы стать лучшим? Разве в нем нет того упорства и скрытого от него самого таланта? Таланта, которому он сам мешает, ставя перед ним стены, которые тот не способен преодолеть, потому что он еще слишком мал, и не было на его пути преград, над которыми он смог бы одержать верх. Снести и сокрушить их, уверившись в своих силах, почувствовав тот самый прилив сил, разливающийся по телу, охватывающий и пьянящий чувством успеха, достижения, победы!
Он почувствовал, что ему не хватает времени, чтобы принять решение. Нужно было вдохнуть и выдохнуть, но сделать это правильно: глубокий вдох и выдох, опущенные глаза красноречивее целого абзаца рассказали бы о чувстве вины. Снисходительный выдох и наклон головы вбок и, не дай Бог, сочувствующая понимающая улыбка, предвещая готовящуюся ложь, подобно хлысту полоснули бы друга по лицу, рассекли бы сердце надвое. Твердое и спокойное дыхание, как если бы ты собирался что-то сказать в самый искренний момент, но ты и не думал врать. Так он и сделал, а между тем думал.
Ужасно сложный вопрос дружеской лжи. Стоит ли? Где та грань в дружбе, через которую он может переступить? Станет ли от этого дружба менее искренней и надежной? Возникнет ли брешь в этом спасательном круге, или он станет крепче? В этот момент ему показалось, что он, как будто бы, ни разу в жизни не лгал другу. Нет, тогда было совсем не то. Он врал, но врал о том, что касалось его самого. Скажем, сильно ли у него болит нога, или хочет ли он последнюю конфету, в общем не важно, это не касалось другого человека, и никогда его ложь не была так глубока и близка к человеческой душе. Время неотвратимо продолжало свой ход, а решение он так и не принял. Больше медлить нельзя и не имеет смысла…
– Нет, Пол, – твердо сказал Мэттью, – я не поддался тебе. В какой-то момент я думал так сделать, но я не смог бы. Ты был сегодня упорен и быстр, а мне не хватило сил, чтобы угнаться за тобой.
