– Эва! Рук нет, так она, шельма, рогами и языком открывает! Марья-скотница видела.
– Она у меня всю жисть такая, – вмешалась Демьянова жена. – Никакие запоры ей не помеха, очень карахтерная коза.
– А третьего дня что она сделала? – отложил ложку председатель.
– Что?
– Ушла с выгона в деревню, всех коров за собой притащила и ещё и мирского быка в придачу. И вся эта орава возле колодца стояла.
Коммунары хохотали до слёз, держась за животы. Звонко смеялась Олька, прикрываясь ладошкой и украдкой поглядывая на Яшку.
– Саботаж устроила!
У Демьяна поползли глаза на лоб:
– А я при чём?
– Демьяныч, ты её поругай по-свойски, чай она тебя послушает, – задыхался от смеха Грач.
– Выговор ей объяви!
– Пастух сам виноват: принял на грудь, а Милка пьяных не любит, – объяснила Демьянова жена Домна. – Коли учует запах вина – рогами под зад поддать может. Очень умная коза.
– Расскажи, Домнушка, как ты её продавала, – попросил кто-то из коммунарок.
– Отчего ж не рассказать, расскажу, – с удовольствием согласилась Домна. – Узнала Дарья Митрофанова из Митяевки, что я Милку продавать хочу, и говорит: «Продай мне, уж больно коза хорошая». А она и взаправду хорошая: молока много даёт, вкусное оно, сладкое… Сговорились о цене, увела Дарья Милку к себе. А на другой вечер, после дойки, смотрю: стоит коза у меня под забором, рогами калитку открывает.
– Нагостилась, домой захотела, – вставил Грач, вытирая рукавом красное от смеха лицо.
– Вернулась, родимая… Два раза я её Дарье возвращала, и два раза Милка назад приходила. Ну, Митяевка-то недалеко, оно и понятно… Вернула я деньги и решила, что надо в дальние деревни продать, чтобы не вернулась Милка. Нашёлся покупатель в Окунёвке…
– Из Окунёвки, поди, не добралась – тридцать вёрст ведь, – заметила повариха.
– Вернулась, – махнула рукой Домна. – Через неделю пришла, стоит под воротами, блеет… Худая, бока впали, вся в репьях… Ну что с ней делать? Мы больше не продавали, такая коза и из Питера прибежит.
– И то верно, прибежит, – закивали коммунары. – Как собака верная.
– Ты не серчай на неё, Захарыч.
– Что ты, что ты, – махнул рукой председатель, – я же шутейно. Как можно серчать на такую умную козу?
После пили чай и забористый квас из жбана. Братья поблагодарили за хлеб-соль, Яшка сделал знак Кольке, и они втроём вышли во двор.
– Наелся… – Мелкий похлопал себя по животу.
– Смотри, что у меня есть! – Яшка достал из-под рубахи портсигар.
– Ух ты! – вытаращил глаза Колька. – Где стибрил?
– Почему сразу стибрил? Лёшка в лесу нашёл.
– Важнецкий портсигар, богатый, – завистливо протянул Мелкий. – А лошадь совсем как Вишенка.
– Пойдём за амбар, – многозначительно посмотрел Яшка и показал папиросы.
У Кольки дух захватило, на маленьком носу выступили капельки пота.
– А твой брат не проболтается? – опасливо спросил он и покосился на Лёшу.
– Да ты что, он как рыба.
Они ушли за амбар и выкурили одну на двоих папироску. У Яшки неплохо получилось пускать дым колечками.
– Меня сперва тошнило, и голова болела, – поделился Колька, – а сейчас ничего… Тебя не тошнит?
– Н-нет… Я сейчас… – Яшка ушёл за угол и вернулся через пять минут, побледневший и мокрый.
– Ещё одну? – предложил Колька.
– Эва! На чужой каравай рот не разевай. Мы в деревню пойдём, дома заждались, поди.
По дороге Яшке полегчало, он заметно повеселел и стал насвистывать услышанную где-то песенку, с удовольствием представляя, как ахнет и обрадуется мать, увидев полные корзинки грибов.
