Перед его глазами глухой стеной стоял старый смешанный лес с густым непроходимым подлеском: высились ровные, как свечи, сосны; кряжистые дубы, раскинувшие свои руки-сучья; могучие вязы толщиной в два обхвата с нависшими пушистыми кронами над дикими яблонями и грушами; прижимавшиеся друг к дружке трепетные осины; тополя; кое-где видневшиеся среди редких ясеней березы, похожие в своем белом одеянии на стройные фигурки радостных невест, празднично одетых в фату. Сквозь беспорядочное нагромождение ветвей вниз точило пыльные лучи горячее солнце, мелькавшее за деревьями расплавленным шаром.
Все это проносилось чередой перед взором Журавлева со скапливающимися капельками пота в морщинистых прищуренных уголках глаз, а вот то, что творилось за зеленой стеной лесной кромки, при всем желании он видеть не мог.
А там, скрываясь в чаще, у самой дороги стояли двое вооруженных автоматами шмайсер мужчин, которые внимательно наблюдали через ажурные просветы в листьях за движением «Виллиса», выехавшего из-за поворота. Судя по потрепанной немецкой военной одежде с потускневшими от времени петлицами с буквами СС, которую, по всему видно, не первый год носили затаившиеся в лесу люди, это были коллаборационисты, некогда служившие в 19-й добровольческой пехотной дивизии.
По мере того, как машина приближалась, переваливаясь с боку на бок, время от времени подскакивая молодым козликом на дорожных ухабах, хоть Андрис и старался аккуратно проехать в тех местах со стоячей водой, которые не вызывали у него особого доверия, у одного из мужчин стали заметно сдавать нервы. Он то и дело в волнении переступал ногами, обутыми в пыльные сапоги с вымазанными жирной глиной подошвами. За какую-то минуту этот неуравновешенный человек вытоптал подкованными каблуками ямку. Затем он медлительным движением чуть подрагивающих от перевозбуждения рук, обросших мелкими белесыми волосками, приподнял висевший на груди автомат; потертым стволом деловито раздвинул ветки, загораживающие ему обзор для прицельной стрельбы. С нетерпением поджидая, когда машина приблизится настолько, что можно уверенно попасть в живую мишень, бандит взял на мушку голову офицера в звании майора в синей фуражке с малиновым околышем.
До места засады «Виллису» оставалось проехать метров тридцать, как вдруг «американец» угодил в вязкий влажный песок. Колеса завертелись со стремительной скоростью, но сама машина уже не двигалась так уверенно вперед, а, дрожа всем корпусом, с мучительной натугой ползла. Тогда этот человек с торжествующей злой ухмылкой снял с ремня гранату с длинной рукояткой, уперся носком сапога в выбитую им же ямку, готовясь метнуть смертоносную начинку в металлической оболочке в машину с советскими офицерами.
– Клавс, – тотчас приглушенным шепотом к нему обратился на латышском языке приятель, испуганно схватив его за руку, – ты с ума спятил? Улдис Культя нам такого самовольства ни за что не простит. Самих расстреляет как бешеных псов.
Клавс застыл, держа руку с гранатой на замахе, злобно сверля холодными колючими глазами осмелившегося ему перечить приятеля. Нервно дергая правой сухой щекой, обросшей щетиной, он угрожающе выговорил, шевельнув тонкими бледными губами со щеточкой аккуратных белесых усиков над верхней:
– Гинт, он нам только спасибо скажет.
– Ты что, не знаешь, Улдиса Культю? – спросил тот, которого звали Гинт.
