– Товарищи, – негромко позвал я. – У меня второй тост. И он за вас. За вас, моих братьев по оружию! Ведь в нашей общей победе под Москвой есть и ваша заслуга. Наша заслуга.
До фронта не доехал батальон пехоты и полнокровная рота тяжёлых и средних танков, самых сильных машин рейха! Чтобы остановить их, потребовался бы полнокровный полк с артиллерией, а не три десятка заросших партизан!
Вновь на лицах моих воинов загораются улыбки. Ироничные улыбки, скрывающие великое облегчение: после новости о разгроме немцев каждый из нас ощутил, как с плеч свалилась огромная глыба.
– Так что я пью за вас, братья. За ваши твёрдые руки и острые глаза!
– УРА командиру, УРА!!!
Выпили, обнялись. Продолжаю стоять.
– Ребята, третий тост. Сами знаете, за кого пьём… Помянем.
Третья стопка самогона (кстати, мягкий) опрокидывается в горло. Молча постояв с минуту, я наконец-то сажусь. Моему примеру следуют все собравшиеся.
– Представляете, как завтра мужики будут радоваться новости?
Подумав о реакции ещё ничего не знающих товарищей, мои бойцы вновь счастливо заулыбались. Думаю, тон непринуждённой обстановки я всё-таки сумел задать. Так, а теперь можно уже и самому попробовать, что из себя представляет медвежатинка… Хм, ничего так, чуть сладковатая…
Касів Ясь канюшину,
Паглядав на дявчину.
А дявчина жита жала,
Ди на Яся паглядала:
«Чі ти Ясь, чі ти нє,
Спадабався ти мнє!»
Кінув Яська касіть,
Пачав мамку прасіть:
«Люба мамка мая,
Ажані ж ти мянє!»
«Дик бяри ж Станіславу,
Ка сядєла на всю лаву».
«Станіславу нє хачу,
Бо на лаву нє всажу!»
«Дик бяри ж ти Яніну,
Працявітую дявчину».
Красиво поют, душевно. И, как принято в мужских компаниях, о бабах! Эх, женщины, женщины…
Предавшись фривольным мыслям, одновременно фиксирую каким-то пятым чувством, что чересчур расслабился и пытаюсь мычать что-то своё в такт поющим белорусам. А ну как мужики заметят да решат командиру потрафить? Исполнят что-нибудь популярное из русского народного, а я что? За столом строевые песни, разученные ещё в «Бранденбурге», не поются, репертуар дроздовцев здесь вообще стоит забыть.
Так. Надо как-то перевести тему.
Словно услышав мои мысли, Прохор, дюжий мужик из второго отделения, залихватски опрокинул в себя стопку и, занюхав рукавом, вперился в меня тяжёлым взглядом.
У Прохора ещё при летних бомбёжках погибли мать и жена, а ребёнок получил серьёзное ранение, еле выходили. После чего и так непростой характером мужик окончательно замкнулся в себе. Воюет отчаянно, товарищи его уважают, но близкого общения с ним стараются избежать: слишком много в человеке ненависти и горя. Да и сам Прохор не сильно спешит раскрывать перед кем-то душу.
Но сейчас, видимо, перебрав (пора бы уже и заканчивать праздник), наш нелюдим решился высказать наболевшее:
– Командир, скажи мне, как свой, родной. Ну почему? ПОЧЕМУ немцы дошли до Москвы? Почему летом им хватило недели, чтобы занять Минск? Почему армия посыпалась с одного удара? А где же «малой кровью, могучим ударом»? Почему не подготовились, не встретили? Ведь даже у нас знали, что немец армию на границу собирает! Неужели генералы ни хрена ничего не понимают?! А?! Почему товарищ Ст….
Даже пьяный, он оборвал свою речь, так и не выговорив имя вождя. Но напряжённая, звенящая тишина и без этого повисла в землянке.
Медленно и негромко, припечатывая каждое слово, отвечаю:
– Ты никогда больше не задавай этот вопрос представителям органов государственной безопасности, тебя неправильно поймут. Понял?
